Таинственное крылатое существо поселилось во дворце фараона и теперь отдает приказы за правителя. Когда-то Алаис была прекраснейшим ангелом небес, теперь стала всесильным злом, жаждущим уничтожить мир. Полководец Таор, вернувшись с войны, замечает, что в стране поселились сверхъестественные силы, на улицах творится волшебство, люди превращаются в монстров. Но опаснее всего ослепительное золотое создание, которое склоняется над троном фараона и нашептывает ему, как управлять своими подданными. Некто незримый сообщает Таору, что он избран для борьбы со злом, но противостоять Алаис невозможно. Юноша отказывается верить, что вся черная магия исходит от нее и постепенно сам подпадает под ее чары. Теперь он целиком во власти красивого демона. Только Алаис не нужна любовь человека. Веками она подчиняет себе смертных царей и ждет, когда из пепелищ древней ангельской битвы восстанет ее темная половина.

Из серии: Дочь зари

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги И имя ему Денница (Натали Якобсон) предоставлен нашим книжным партнёром - компанией ЛитРес .

Тень во дворце фараона

Годами раньше

Все осталось прежним, и все же что-то изменилось. Таор чувствовал себя так, как будто пришел во дворец фараона впервые в жизни. Говорили, это испытывают все, кто вернулся сюда из дальнего странствия или с поля битвы. Но сейчас дело было не в этом.

Непривычная роскошь слепила и в то же время поражала каким-то удивительным холодом. Такое бывает, когда переступаешь порог пирамиды, где лежит покойник, над которым уже провели ритуал, но смерть еще рядом, она еще никуда не ушла. Ее присутствие можно ощутить, хоть и нельзя увидеть.

Такого он никогда не испытывал на поле боя, хотя там люди замертво падали на каждом шагу, лилась кровь, пресекались жизни. Но там не было ощущения того, что нечто темное стоит рядом и ждет. Нечто уже наблюдает за тобой.

Таор даже оглянулся через плечо. Ощущение чьего-то присутствия рядом было таким реальным. Он не подумал о том, как могут расценить его жест другие собравшиеся. Он никогда не был суеверен. О нем могли пойти слухи, что он повредился головой. Шрам на виске у него действительно остался, хоть и спрятанный под прядями волос. В одной из битв чужая сабля чуть было не рассекла ему голову. Чуть-чуть… но как будто боги вмешались в тот миг.

А потом первая в жизни большая победа должна была оглушить его настолько, чтобы он забыл о том, как близко было то лезвие от его лба. И, пожалуй, стоило не вспоминать об ощущении того, что в тот миг между ним и нападавшим вмешался кто-то третий. Кто-то нематериальный. Боги могли все, но что если это были не они.

Когда в последнее время он думал о богах? Таор не хотел думать о них сейчас. В голову лезли лишь обрывки битвы, гноящиеся раны, отрубленные конечности и стервятники, совершающие пир на останках врагов. Он даже не знал, к кому отнести этих врагов: к хеттам, нубийцам… Египту до сих пор не было известно то племя, с которым его послали на войну. Их нападение на страну оказалось внезапным и непредсказуемым. Ни царские советники, ни пророки, ни жрецы не могли даже предположить, откуда они взялись, но им было несть числа и это будто не были люди вообще. Таор помнил, как рубил их, а они не чувствовали боли. Каждого из них было так же сложно убить, как в других битвах положить десяток врагов. И после каждого убитого их возникало все больше и больше. Их, как будто плодила пустыня. Войска фараона отчаялись, Таор тоже. Сколько они не убивали врагов, а их количество не иссякало. Разведчики не могли установить, сколько их и где их лагерь. Каждый раз они наступали с закатом, а не на рассвете, как это было положено. Таору и его подчиненным приходилось не спать ночами, а с первыми лучами рассвета поле битвы становилось пустым. Однако ночью все повторялось. Каждый новый отряд, наступающий на Таора, становился все более многочисленным. У этих воинов были непробиваемые доспехи, и кожа под ними еще более твердая, чем кирасы, в которые они были облачены. Он рубил направо и налево, как мясник, и уже знал, что ему не победить, но в одночасье все изменилось. Вражеские отряды вдруг перестали прибывать… и это произошло как раз после того, как кто-то невидимый отвел меч от его лба. Кто-то, кто говорил с ним с небес.

– Идолы, твои боги лишь идолы…

Таор поднес руку ко лбу, желая коснуться шрама. Тот голос все еще звучал в его памяти, никому кроме небес не принадлежавший. В роковую минуту юноша не видел ни одно материальное существо, которое могло бы его защитить. Так, может, ему просто показалось?

Во дворце было непривычно мало народа, но все собравшиеся взирали с любопытством, а часто с едва скрываемой завистью. Ведь он вернулся живым и победившим.

Все было задумано иначе. Его, юного и наивного, послали туда, откуда он не должен был прийти обратно. Он стал бы первой жертвой в борьбе с народом, доселе никому неизвестным, и прославившимся своей сверхчеловеческой жестокостью и силой. Поэтому главный военачальник фараона остался во дворце, других не менее почетных главнокомандующих оставили в резерве, а самый младший по званию и наименее родовитый юноша отправился воевать с демонами. Иначе их было не назвать. Хоть они состояли из плоти и крови, но сколько в них было нечеловеческой силы и упорства.

Он испытал к врагам невольное уважение. Ни одного воина взять в плен живым не удалось, но он увел в полон множество стариков и женщин. И он уже знал, о чем попросит фараона. Сегодня был его день. Он имел право обратиться к царю с любой просьбой.

Но на душе у него все равно было трепетно. Исполнит ли фараон такое грандиозное желание, которое назрело у него. И в моральном, и в материальном плане это могло оказаться неисполнимым, но он все равно собирался попытаться. Его просьба чиста. Она исходит от самого сердца. Боги должны дать ему шанс.

– Твои боги идолы…

И опять этот навязчивый голос. Голос с небес, как он привык его называть. Хорошо, что этого голоса, кроме него, никто не слышал. Таор это точно знал. Лежа в военном шатре уже после победы, он многократно спрашивал, слышат ли его подчиненные чьи-то слова, произнесенные как будто из пустоты, но они каждый раз недоуменно качали головой. Как-то раз он спросил об этом старуху, с трудом плетшуюся по дороге, она даже испугалась, приняв юношу за умалишенного. И это даже несмотря на то, что на нем были латы царского полководца.

Хорошо, что этого голоса никто больше не слышит. За слова, произнесенные им, жрецы могли бы покарать человека смертной казнью. Фараон бы с ними согласился. Ведь он тоже бог, земной и смертный бог, как принято почитать в Египте.

Таор чтил законы страны, в которой жил, хоть сейчас и собирался их немного преступить. Против этого небесный голос не возражал, но он начисто оставил юношу, едва тот вошел в церемониальный зал.

Там собрались самые почетные гости, также в небольшом количестве. Казалось, что стражей с алебардами здесь больше, чем мирной знати.

Зал был торжественно украшен. Дорога к трону, где восседал фараон, свободна. Сегодня должны были чествовать его, но Таор не привык к таким почестям. Ему неловко было ехать во дворец в подаренной ему богатой колеснице и тем более неприятно принимать другие царские подарки. Все это казалось каким-то незаслуженным, доставшимся как бы случайно, лишь потому, что у него внезапно появился невидимый небесный покровитель.

Фанфары, лепестки лотосов, усыпавшие дорогу, крики празднующей толпы внизу под окнами… Все, как во сне.

Ты должен помнить, что у тебя здесь много врагов, которые послали тебя на верную смерть, незримо напутствовал его кто-то у входа в зал. Но здесь он был один.

Таор откинул с взмокшего лба угольно-черную прядь волос. Его считали очень красивым и что с того? У него даже до сих пор не было собственного гарема. Средства не позволяли. Так может попросить о том, чтобы фараон позволил ему оставить себе часть завоеванных сокровищ? Нет, нельзя. Он ведь уже решил обратиться к нему с другой просьбой. Прошение может быть только одно.

– Встань! – фараон велел не падать ниц, когда Таор уже опустился на колени. Странно, но обычный церемониал сегодня был нарушен во многом. Это в честь победы? Или при дворе многое изменилось, пока он отсутствовал. Сам фараон тоже изменился. Страшно подумать, но он больше походил на неодушевленное изваяние на троне. Кто-то будто наклонился к нему и шепнул что-то на ухо, но за тронным возвышением сегодня никого не было, даже рабов с опахалами согнали в самый низ.

– Ты славно себя проявил. Великий воитель достоин многого. Я назначаю тебя главным командующим над всеми своими войсками, и над всеми другими командирами.

Таор не ожидал. Слишком много почестей. Слишком много зависти, почти ощутимой волной витающей над залой. Его съедали гневными взглядами. Царедворец, не успевший зачитать указ фараона до его собственных слов, нервно покусывал губы, канцлер явно был недоволен, главный советник старательно отводил глаза. У них с Таором велись давние счеты.

Только тот, на чье место Таора назначали, угрюмо стоял в стороне. Таор нашел его взглядом. Теперь уже бывший военачальник был озабочен чем-то своим, а не речами фараона. Он старательно прятал под одеждой руку. Вначале Таору даже показалась, что она отрублена, как у вора. Но нет, кажется, рука целиком высохла. Странно, такое обычно бывает с рождения. Таор повидал на полях сражений много различных увечий и эпидемий, но такого еще не видел. Руку будто сожгли, но неподвижная кость осталась и гноилась. Если б кому-то пришло в голову мумифицировать одну лишь кисть руки на теле живого человека, то он получил бы такой вот результат. Уджаи было не узнать. Таор помнил его смелым и задиристым, гордо кидавшим вызов прямо в лицо врагов и соперников, а теперь этот затравленный взгляд, покрасневшие глаза… Что же с ним случилось? Что случилось со всеми здесь вообще? Никто не шептался, не сплетничал, никто как будто ни чем не интересовался. Таор ощутил себя чужаком, не посвященным в курс событий. По сути, так оно и было, ведь он отсутствовал очень долго. Но не настолько долго, чтобы люди вдруг стали другими… они вели себя иначе, чем прежде. Те же самые жители Египта, те же самые знатные люди при дворе, не считая множества сановников, которых фараон выбрал не из знати. К их числу относился теперь и он сам. Таор понимал, что должен быть благодарен. В прежние времена ему бы не позволили так прославиться, теперь все изменилось. Но что если эти перемены не к лучшему?

Таор до крови прикусил губу. Вот и настал момент, когда ему следует высказать свою основную просьбу. На него тут же устремились несколько пар выжидающих глаз. Перед этими людьми он давно был в долгу за свое продвижение по службе, но он не хотел сейчас думать о том, что на руку им. Он отплатит им чем-нибудь другим потом, а сейчас он собирался просить не за себя, а за целую провинцию. Теперь побежденные земли стали провинцией Египта, такой богатой и плодородной, что вряд ли хватило бы всего захваченного золота, чтобы ее выкупить. Выгода не имела значения. Он просто хотел, чтобы отпустили всех пленных.

Если б все зависело от него, то он бы уже это сделал, но решать будет не он, а человек, подобный богу, восседающий на троне. Все здесь испытывали невольное уважение перед символами царской власти в его руках, его именем, его уреем. Как решит он, так и будет немедленно сделано.

Рядом с фараоном на троне не было царицы. Ее отсутствие, правда, не бросалось в глаза, потому что кресло из слоновой кости для нее было убрано, как будто ее не ждали совсем. Фараон решил остаться один. Или так только казалось? Кто-то склонялся над ним, кто-то, будто сделанный из мрамора и золота. Вначале Таору не удалось рассмотреть. В глаза словно светило солнце, и было больно зрению… но потом он заметил изящную голову, и то, как над ней взмахнули роскошные черные крылья. Мраморные руки скользили по плечам фараона, как змеи, красивые губы склонялись к его уху, чтобы что-то шепнуть. Казалось, из этих губ сейчас вырвется огонь, а не дыхание. Золотое существо вдруг устремило взгляд прямо на Таора, и, боги, как же оно было красиво.

Фараон ждал его слов, но он забыл, о чем собирался попросить. Губы не двигались. Так, наверное, чувствует себя человек, обращенный в статую: и хочется говорить, а не можешь. И все же он собрался с силами. От него зависит будущее целого народа: обратят их в рабство или отпустят. Он должен быть сильным. Таор заговорил.

– Я не посмел бы ни о чем просить для себя самого, и все же у меня есть одно желание. Пусть кровопролитная война закончится миром, пусть земли, которые опустошены сражением, останутся независимыми, а все пленные получат свободу.

Вот и все, больше нечего сказать. Просьба или наглость? Как к этому отнесется правитель Египта? Сочтет ли фараон, что его полководец слишком многого желает? Оставит ли решение на потом или ответит сейчас? Согласием или отказом?

За других Таор всегда переживал больше, чем за себя. Это отличало его от большинства людей. Говорили, что такое качество когда-нибудь его погубит. Иногда над ним открыто смеялись. Но золотое создание за спинкой трона вдруг посмотрело на него с интересом. Как оно похоже на божество, ожившее и восхищающее. Божество с девичьим телом, темными крыльями и змеящимися прядями цвета золота. Видел ли ее хоть кто-нибудь еще? Таор не смел оторвать взгляд от ее золотых ногтей, скользящих по предплечьям правителя. Она наклонилась к уху фараона и что-то шепнула.

– Пусть будет так, – ответ правителя потряс всех собравшихся. – Пленные получат свободу, а захваченные тобою земли независимость. Никакой дани, ни одного раба… если кто-то захочет остаться на правах гостя, ему это позволял, если кому-то понадобятся средства, чтобы добраться назад на родину, им выделят их из захваченных тобою богатств. Таково твое желание?

Таор смутился. Он не высказал просьбу до конца, потому что постеснялся, а фараон все уже знал. Золотое создание выпрямилось за спинкой трона. На его губах играла лукавая улыбка, руки по-хозяйски лежали на плечах правителя. Оно ли читало мысли собравшихся и передавало их фараону? Кто оно? Вернее, она. Таор видел стройное тело, едва прикрытое украшениями и одеянием, мало напоминающем одежду египтян. А крылья… они были живыми, они двигались, они то взмахивали, то складывались в черный ореол над головой. Они действовали, как две большие руки, абсолютно подвижные и грациозные. Даже крылья птиц не бывают такими. Они были, как два пушистых лоскута тьмы, как отдельное живое существо над божественным телом.

С трудом Таор смог кивнуть на слова фараона.

– У тебя есть еще пожелания?

Второй вопрос фараона уж точно его поразил. Он не смел надеяться на то, что исполнят и первое, а ведь по традициям оно должно было быть единственным.

– Это все, о чем я мечтал – о мире для всех, – язык его почти не слушался.

Вот и все, миг его торжества кончился. Золотое существо смотрело него, казалось, смеясь. Оно ждало, что он пожалеет о том, что растратил свою просьбу впустую. Но он не жалел.

Биография лидера еврейского народа. Каким именем его назвал отец?

Моше бен Амрам (משה רבנו; 2368—2488 гг. /1392—1272 гг. до н.э./) — величайший из пророков.

По материнской линии был правнуком, а по отцовской — праправнуком Яакова (см.).

Его отец Амрам (см.), сын Кеата (см.) и внук Леви (см.) (Шмот 6:16—20), возглавлял мудрецов своего поколения (Сота 12а; Шмот раба 1:13. 1:19). А мать — Йохевед, дочь Леви (Бемидбар 26:59), была наставницей еврейских повитух (Шмот 1:15, Раши и Ибн Эзра; Сота 11б). До Моше в семье родились сестра и брат — Мирьям и Аарон (см.).

По свидетельству кабалистов, Моше стал новым воплощением души Шета (см.), а также праотца Яакова (Седер адорот ).

За несколько лет до его рождения астрологи фараона предсказали, что среди евреев родится мальчик, который в будущем вызволит их из рабства, разрушив при этом весь Египет (Таргум Йонатан, Шмот 1:15; Раши, Шмот 1:16). А в ночь, когда был зачат Моше, фараон увидел тревожный сон. Призванные им толкователи и астрологи объяснили, что будущий избавитель Израиля уже находится в чреве матери. По совету мага Билама фараон повелел бросать в Нил всех новорожденных еврейских мальчиков, — ведь, согласно астрологическим предсказаниям, спаситель евреев должен был пострадать именно от воды (Шмот 1:22; Сота 12б; Сефер аяшар, Шмот ; Шмот раба 1:18, Эц Йосеф ; Оцар ишей аТанах, Моше 3). Следуя приказу фараона, египтяне выслеживали еврейских рожениц, отнимали у них младенцев и топили в Ниле (Сефер аяшар, Шмот ; Шмот раба 1:20; Рамбан, Шмот 1:10).

Седьмого адара 2368 года /1392 г. до н.э./, после шести месяцев беременности, Йохевед родила еще одного сына (Шмот 6:20; Седер олам раба 10; Мегила 13б; Сота 12б; Раши, Шмот 2:3; Седер адорот ). При его рождении дом наполнился ярким сиянием, свидетельствующим о присутствии Шехины (Мегила 14а; Сота 13а; Шмот раба 1:20, 1:22; Зоар 1, 120б). Подобно своему прадеду Яакову, мальчик родился без крайней плоти, как бы «обрезанным» (Шмот раба 1:20; Шохер тов 9).

Амрам назвал новорожденного именем Хавер, образованным от корня חבר (соединять) (Сефер аяшар, Шмот ; Ялкут Шимони, Шмот 166; Седер адорот ). Пророческий смысл этого имени заключался в том, что родившемуся ребенку предстояло «воссоединить» потомков Яакова с их Небесным Отцом (Ваикра раба 1:3). Мать дала ему дополнительное имя — Йекутиэль, означающее «Моя надежда — на Б-га» (Сефер аяшар, Шмот ; Ялкут Шимони, Шмот 166; Седер адорот ). Пророческий смысл этого имени заключался в том, что родившемуся ребенку предстояла вселить надежду на Б-га в сердца евреев, задавленных бедами и страданиями (Ваикра раба 1:3).

В течение трех месяцев младенца прятали дома. Но шестого сивана о нем узнали египтяне, и в тот же день Йохевед положила малыша в корзинку и опустила ее в Нил (Шмот 2:2—3; Сота 12б; Шмот раба 1:24). Она надеялась, что астрологи фараона сразу же доложат ему, что будущий спаситель Израиля уже сброшен в реку, и его больше не станут разыскивать (Шмот раба 1:21).

Корзинку с младенцем подобрала дочь фараона Батья, которая вышла купаться к Нилу. По отсутствию крайней плоти она сразу же поняла, что это еврейский ребенок, но мальчик был столь прекрасен, что она его пожалела и решила спасти (Шмот 2:4—6; Сота 12б; Ибн Эзра, Шмот 2:6). Знатоки сокровенной мудрости поясняют, что Батья была новым воплощением первой женщины Хавы — и на это намекает ее имя בתיה (буквально дочь Б-га). Поэтому-то она и сжалилась над младенцем, который был новым воплощением души ее сына Шета (Седер адорот ).

Младенец заплакал, и Батья передала его одной из своих служанок, у которой было грудное молоко, — но ребенок отказался от груди египтянки. Тогда Мирьям, издали наблюдавшая за маленьким братом, подошла к принцессе и предложила привести свою мать, которая и стала «кормилицей» найденного ребенка (Шмот 2:6—9; Сота 12б; Раши, Шмот 2:6). А вскоре, как и надеялась Йохевед, приказ об истреблении еврейских мальчиков был отменен (Сота 12б; Шмот раба 1:24). В ознаменование этого отец Амрама, Кеат, дал своему внуку еще одно имя — Авигдор, сказав: «Всевышний заделал (гадар ) пробоину в роду моего праотца (ави ) Яакова» (Сефер аяшар, Шмот ; Седер адорот ).

Два года спасенный ребенок провел в родительском доме (Сефер аяшар, Шмот ; Седер адорот ). А затем Йохевед, получавшая все это время плату от Батьи, привела сына во дворец фараона, и Батья дала ему имя «Моше», что означало «вытащенный из воды» (Шмот 2:9—10). А когда Моше вырос и стал великим пророком, Всевышний называл его только тем именем, которое дала ему дочь фараона. И в Торе было увековечено только данное ею имя, — такова великая награда совершающим милосердие (Шмот раба 1:26; Ваикра раба 1:3).

1. Детство во дворце фараона

Дочь фараона растила Моше как сына — с любовью и нежностью. Однажды, когда Моше шел третий год, он сидел на коленях фараона, который целовал и обнимал его. Играя, мальчик снял корону с головы фараона и надел на себя. Присутствовавшие при этом советники фараона всполошились: «Как бы он не оказался тем самым ребенком, о котором мы тебя предупреждали!» — а маг Билам предложил казнить «бунтаря». И тогда один из советников по имени Итро предложил устроить для мальчика испытание: положить перед ним на подносе ярко тлеющие угли и подобные им сверкающие драгоценные камни. Если он возьмет камни, значит, он уже действует сознательно, — и следует казнить его за то, что он претендовал на корону властителя Египта. И хотя он выглядит совсем маленьким, еврейские дети наделены особенным разумом и сообразительностью. А если он возьмет тлеющие угли, значит, он еще неразумное дитя, и не стоит обращать внимание на его шалости. Моше потянулся к драгоценным камням, но высшая сила отвела его руку к углям: он схватил уголек и, потянув его в рот, обжег язык и губы — и с тех пор он стал заикаться (Сефер аяшар, Шмот ; Шмот раба 1:26; Ялкут Шимони, Шмот 166).

Моше рос чрезвычайно быстро: в пятилетнем возрасте он выглядел уже как одиннадцатилетний. А когда он стал юношей, ему начали воздавать почести как одному из принцев, и все египтяне трепетали перед ним (Ялкут Шимони, Шмот 166, 168). Фараон поставил его смотрителем над своим дворцом (Коэлет раба 9:12, Оцар ишей аТанах, Моше 4; Раши, Шмот 2:11).

Но однажды Моше рассказали, что по происхождению он — еврей, и он пожелал увидеть своих соплеменников (Рамбан, Шмот 2:11, 2:23). Моше посетил землю Гошен, где жили потомки Яакова, занятые рабской работой. Его сердце обливалось кровью при виде страданий изнуренных людей, и он старался помочь каждому, подставляя плечо под его ношу (Шмот 2:11; Шмот раба 1:27; Раши, Шмот 2:11). Отвечая на расспросы Моше, евреи рассказали ему, как их постепенно поработили. Ему также поведали, что еще до его рождения фараон повелел по совету мага Билама убивать всех новорожденных еврейских мальчиков. В те же дни Моше узнал, что, когда он был младенцем и, играя, снял корону с головы фараона, Билам посоветовал фараону казнить его. Переполнившись яростью, Моше решил расправиться с Биламом, но того успели предупредить, и он бежал от гнева Моше в глубину африканского континента, в страну Куш (Эфиопию) (Сефер аяшар, Шмот ; Ялкут Шимони, Шмот 168; Седер адорот ).

Потрясенный непосильным трудом рабов в земле Гошен, Моше попросил фараона облегчить их участь, назначив им день отдыха, — чтобы они работали только шесть дней, а на седьмой отдыхали. «Ведь иначе они вымрут от изнеможения, и у тебя не станет рабов. А получив день отдыха, они станут работать гораздо лучше», — объяснил Моше. И к его великой радости фараон выполнил эту просьбу: был выпущен особый указ «от имени фараона и Моше, сына Батьи», — и, по воле Божественного Провидения, день отдыха выпал именно на Субботу (Сефер аяшар, Шмот ; Шмот раба 1:28; Даат зкеним, Шмот 5:4; Седер адорот ).

В 2386 году /1374 г. до н.э./, во время следующего посещения земли Гошен, Моше, которому к тому времени уже исполнилось восемнадцать лет, решил разыскать своих настоящих родителей (Ялкут Шимони, Шмот 166; Сефер аяшар, Шмот ; Седер адорот ). По пути он увидел, как египетский надсмотрщик жестоко избивает еврея (Шмот 2:11). Заметив знатного египтянина, избиваемый вырвался и подбежал к Моше, говоря: «Мой господин! Этот надсмотрщик силой овладел моей женой, а теперь пытается избавиться от меня, забивая меня насмерть!» (Ялкут Шимони, Шмот 166; Сефер аяшар, Шмот ). Моше заступился за своего соплеменника и, решив, что за изнасилование и попытку убийства надсмотрщик подлежит смертной казни, убил его, а труп закопал в песке (Шмот 2:12; Шмот раба 1:28—29; Ялкут Шимони, Шмот 167).

На другой день Моше увидел двух дерущихся евреев (Шмот 2:13). Одного из них он узнал: это был тот самый Датан, которого он спас от рук надсмотрщика (Ялкут Шимони, Шмот 167). Моше попытался их разнять, но Датан со злостью сказал ему: «Кто поставил тебя начальником и судьей над нами? Или ты хочешь убить меня, как убил надсмотрщика?! Мы пойдем и донесем, что ты сделал с тем египтянином. И тебе не стоит полагаться на то, что ты — сын Батьи. Ведь известно, что ты родился в семье евреев, и с тебя спросят за кровь убитого!» (Шмот 2:13—14; Шмот раба 1:30, Эц Йосеф ; Ялкут Шимони, Шмот 167). «Раньше я не мог понять, — с горечью подумал Моше, — чем евреи грешнее всех остальных народов, что их угнетают такой тяжелой работой. Но теперь я вижу, что они достойны своей участи. Как они могут быть избавлены от рабства, если между ними процветают доносительство и злоречие?!» (Шмот раба 1:30; Раши, Шмот 2:14).

А когда Датан и его родственник Авирам, — тот самый, с которым он дрался, — донесли фараону об убийстве надсмотрщика, Моше был приговорен к смерти за государственную измену: ведь он убил египетского чиновника ради спасения раба, принадлежащего к ненавидимому фараоном народу. Моше был схвачен и приведен к месту казни, но ему удалось бежать (Шмот раба 1:31; Танхума, Шмот 10; Ялкут Шимони, Шмот 167; Раши, Шмот 2:15, 18:4).

Поделитесь этой страницей со своими друзьями и близкими:

ВКонтакте

Строили в основном из глиняных кирпичей, высушенных на солнце. В отличие от храмов, которые строили из камня на века, где поклонялись богам постоянно и во все времена, каждый из фараонов строил себе после вступления на трон новый дворец. Брошенные здания быстро ветшали и разрушались, и поэтому, как правило, от дворцов фараонов не оставалось даже руин. В лучшем случае на месте великолепных дворцов можно найти остатки стен и битую черепицу.

Дворцы фараонов Древнего царства

Меньше всего мы знаем об особенностях дворцовой архитектуры времен архаичного периода и Древнего царства . Предполагают, что внешний вид дворца фараона, его фасада повторяли формы архитектуры древних царских гробниц того времени. Гробница считалась домом усопшего в его загробной жизни, логично предположить, что она была похожа на его жилище в этой жизни. Исходя из этого предположения, стена дворца могла быть разделенной уступами с фигурными зубцами поверху. Немногочисленные сохранившиеся изображения дворцов фараонов свидетельствуют, что стены дворца были украшены барельефами и орнаментом.

Дворцовый фасад мы можем увидеть на знаменитой палетте фараона Нармера, на его фоне изображены победы, имя и титул фараона. Из этого изображения мы узнаём, что территория дворца, имеющая форму четырехугольника, была окружена крепостной стеной с башнями. На палетте обозначена и линия фундамента здания. Похожий дворцовый фасад изображен на могильной плите фараона Джета: на прямоугольном поле стены выделяются три высокие башни, украшенные тремя вертикальными чертами-лопатками. Между башнями можно увидеть два углубления, похожие на ворота.

Особенно наглядно о дворцовой архитектуре древних египтян рассказывают нам огромные саркофаги из базальта или известняка. Их резные украшения на каждой из четырех сторон изображают фасады царского дворца.

На известняковом саркофаге главного жреца V династии Равера, найденном в Гизе, хорошо видны дворцовые башни с удлиненными нишами, между которыми расположены двери и окна.

Дворец-замок

На основании всех дошедших до нас свидетельств, дворец фараона Древнего царства можно назвать дворец-замок.

Такая форма дворца сформировалась приблизительно в конце четвертого тысячелетия до н.э. и сохранялась потом в течение большей части третьего тысячелетия.

Этот прямоугольный параллелепипед, внешние стены которого обнесены были серией башен, равномерно чередовавшихся с глубокими нишами; внутренний массив имел дворы и покои, расположенные по углам. Внешние фасады дворца украшены близко поставленными, высокими пилястрами, соединенными наверху и часто обрамленными богатым карнизом и декоративным панно.

Помещения во дворце фараона делились на два больших сектора: Первый включал в себя официальные помещения царя и его семейства: тронный зал, большой зал аудиенции, и, наконец, помещения, используемые «хозяином двух тронов», «хранителем короны», «хозяином дворца» и «главой царских регалий», который руководил самим двором и всеми сложными церемониями. Он отвечал за царский гарем, многочисленных придворных дам, целую армию служащих, ремесленников, дворцовых рабочих, художников, врачей и парикмахеров. Рядом были расположены «Царский суд» и «Палата работ» под председательством «Дворцового архитектора и строителя царского флота».

Второй сектор состоял из «Красного дома» или «Дома вечности» (Министерство царского и государственного культа), «Белого дома» (Министерство финансов), «Дома руководителя вооруженных сил», соединенного с казармами армии фараона, «Палаты печати» (Министерство налогов) с высоко организованным кадастром и национальным реестром собственности.

Максимального блеска дворец-замок фараона достиг при IV династии, когда фасад завораживал игрой пустот и заполненностей, подчеркнутой вертикальными линиями и выступающими элементами, что показывало высокий уровень архитектурных и технических знаний египтян.

Дворцы фараонов Нового царства.

Дворец-храм

К концу третьего тысячелетия до н.э. дворец-замок прекращает свое существование. Требования с приходом второго тысячелетия становятся сложнее и разнообразнее: разрастающаяся империя требовала все большего престижа и все более изощренных инструментов власти.

Теперь во дворце размещались официальные апартаменты царя и его двора; это было место, где правил властелин мира, и дворец приравнивался к храму. Центральным стал заполненный гигантскими колоннами гипостильный зал, ведущий к тронному залу, тоже с колоннадой. Рядом с ним располагались перед большим вестибюлем, также украшенным колоннами и пилястрами, «Зал празднеств» и вспомогательные помещения для придворных и слуг. Архитектурные формы акцентировали внимание на проходе, соединяющем вход-атриум с тронным залом, который часто сравнивали с молельней в храме.

Во время царствования Эхнатона (1372-1354гг. до н.э.) произошли изменения в архитектурном стиле резиденций фараона и правительственных сооружений.

В тогдашней столице городе Ахетатон в Тель-эль-Амарне архитектурный комплекс состоит из официального дворца с тронным залом и залом для празднеств, резиденции-дворца фараона и его семейства, зоологического сада с экзотическими животными, гарема, из нескольких внутренних дворов, где располагались цветники, висячие сады, бассейны с рыбками.

Дворец-резиденцию Эхнатона называют Серебряный или Северный Он представляет собой дворец-храм. При входе во дворец, по обеим сторонам дворика возвышается святилище, другие постройки также имеют религиозное назначение. За ними следует центральный двор, в середине которого находился бассейн. В южной части дворца помещалась прислуга, в северной был расположен зверинец. Жилые помещения (собственно дворец) располагались в восточной части архитектурного комплекса. Именно здесь находились апартаменты фараона, женская половина и комнаты для гостей. Внутри здания находились небольшие дворики с верандами, вокруг которых размещались галереи, жилые помещения, колонные залы и т. д.

В центре Ахетатона находился большой храм Атона, а рядом с ним по обеим сторонам Царской дороги, возвышался большой, так называемый «официальный», дворец фараона. Это была официальная резиденция фараона. Жилая часть располагалась в восточной части дворца, западное крыло простиралось до самых вод Нила. Через огромный колонный зал можно было войти в тронный зал. В западной части дворца фараона находились и другие помещения, необходимые для официальных церемоний. Здесь был большой двор с колоссальными статуями фараона. Здания различных административных и правительственных учреждений примыкали к дворцу.

Западная и восточная части дворца Эхнатона были соединены крытым мостом-переходом. Под ним проходила главная улица города – Царская дорога. В этом переходе располагалась ложа фараона, где он являлся перед народом, оказывал милости и вершил суд.

Великолепные фрески украшали стены дворцов. Это веселые и жизнерадостные картины, изображающие зверей и растения, свидетельствуют о любви к жизни и высоком чувстве прекрасного.

Фараоны XIX и XX династий строили свои дворцы рядом с заупокойными храмами. Руины фундамента архитектурного ансамбля дворца фараона Рамсеса III в Мединет-Абу позволяют воспроизвести планировку дворца.

Через ворота первого пилона можно попасть в первый двор храма. Он служил одновременно и дворцовой площадью. В западную часть двора выходил и дворцовый фасад.

На веранде за колоннадой находился балкон, предназначенный для явления фараона перед простыми смертными. Часть дворцового фасада, где находилась ложа фараона, была немного выдвинута вперед. Обе стороны этой ложи украшали барельефные изображения фараона, на которых он поражал врагов. На барельефах, расположенных ниже, радующиеся и танцующие люди славили силу и мудрость фараона. Дворцовые ворота открывались в средней части фасада. За воротами начинался зал-вестибюль, за ним следовал зал для приемов с шестью колоннами. Далее размещались жилые апартаменты фараона. Они представляли собой анфиладу множества залов с колоннами. Здесь был и тронный зал, и личный покой фараона и ванная комната.). со спальней и ванным помещением. Покои для жен фараона тоже состояли из множества комнат. Каждая из жен имела ванное помещение. Длинные прямые коридоры облегчали переходы из одних апартаментов дворца в другие, а также наблюдение и охрану, потому что Рамсес III, наученный своим горьким опытом, был подозрителен и осторожен. Северная сторона дворца выходила на площадь. Рамсес III называл свой дворец «домом радости».

Окруженный храмами и другими зданиями, дворец фараона Древнего Египта фактически представлял самодостаточный город.

Правитель жил во дворце в окружении многочисленных чиновников и слуг.

Главный царский дворец строился в столице Египта. В других городах для фараона строились несколько менее пышных резиденций, в которых он останавливался во время путешествий по стране.

Вокруг царских дворцов разбивали огромные сады с большими бассейнами или прудами, по которым могли плавать лодки. Воду в прудах регулярно меняли. Бассейны, как правило, были прямоугольными и облицовывались камнем.

Правители Древнего Египта высаживали в садах завезенные из других стран растения, неведомые в Египте.

В садах росло множество деревьев: гранаты, пальмы, акации, ивы, тисы, персики. Там семья фараона могла наслаждаться прохладой, спасаясь от палящего солнца. Сад при дворце фараона приобретал особую важность и значительные размеры.

Хуфу* , Владыка Верхнего и Нижнего Египта, любимый богом Ра* , сидел на высокой веранде своего дворца. Он задумчиво смотрел на запад. Там, за белыми стенами столицы, на границе с молчаливой, безжизненной пустыней - страной мертвых, высились дома вечности многих давно умерших властителей страны. Огромные царские усыпальницы гордо возвышались, окруженные мастабами* знати, желающей и на полях Иалу* быть рядом со своим царем. Но среди многих гробниц была одна, которая пленяла его больше всех. В ней покоился великий царь Джосер. Семью ступенями поднималась она на сто двадцать локтей* к синему небу. Белые могучие стены окружали гробницу. За стеной был чудесный заупокойный храм и помещения, сделанные руками лучших мастеров.

Погруженный в свои мысли, Хуфу не замечал рабов, бесшумно обмахивающих своего повелителя. Струи воздуха обвевали бронзовое, неподвижное, молодое лицо фараона. Рано обозначившиеся складки около жесткого рта углубились. Бесстрашный взгляд холодных глаз фараона заставлял людей трепетать от сознания безграничности его власти. Страх перед царями был воспитан столетиями в сознании людей Кемет* . Несмотря на молодость, Хуфу сумел подчинить себе всех. Даже жрецы, с которыми прежде считались цари, теперь склонились перед несгибаемой волей Хуфу.

Богатства фараона были неисчислимы. У него были величественные дворцы с роскошным убранством. Прекрасные юные жены радовали его взор. И военные походы Хуфу были победоносны. И все-таки тайная мысль заставляла хмуриться его брови. А по древнему обычаю Черной Земли именно в молодости надлежало думать о строительстве усыпальницы. Когда настанет его время и он уйдет в страну мертвых, тогда вечным приютом станет пирамида. Он и там будет богом. И его вечное жилище должно быть божественным, необычным. Теперь уже он начнет строить его на границе Черной Земли с мертвыми песками пустыни, так же, как великий Джосер, как прославленный его отец Снофру. Хуфу думал о себе, что он - царь - поднялся выше всех предшественников и на земле нет ему равных. Недаром же отец - великий Снофру, чей голос правдив, из всех сыновей избрал на трон его - Хуфу, хотя он не был старшим. И гробница его должна подняться на небывалую высоту, она должна быть видна всей Кемет. Миллионам грядущих лет поведает он о своем беспредельном могуществе. Время будет бояться его вечного жилища. Никакие ураганы не занесут его песками, вечно оно будет прославлять мудрость и величие Владыки Черной Земли. И никто никогда не потревожит его вечный покой, ибо пирамида его станет недоступной людям, которые посмели бы ее осквернить. Но кто же сумеет ее построить? Кто сумеет понять и осуществить его грандиозный замысел? Хорошо было Джосеру, имевшему Имхотепа, зодчего и мудреца, равного которому нет и не будет. Если бы найти такого человека, который мог выполнить все, что задумал он - царь Кемет...

У одного из рабов дрогнула онемевшая рука, и огромное опахало из разноцветных страусовых перьев чуть скользнуло по виску и уху фараона. Раб, знавший силу гнева повелителя, замер в ужасе. Но у Хуфу только чуть дрогнул мускул под смуглой кожей: мысли его были далеко. Хорошо было Джосеру! А где он возьмет своего Имхотепа?

Царь очнулся и встал с удобного кресла. Бесшумно ступая по коврам, молодой фараон направился в ту половину дворца, где обитали жены и дети. И все, встречавшие его, торопливо падали ниц. Жесты людей, застигнутых врасплох неслышной поступью царя, выглядели смешно, но он привык к этому с детства. Его лицо, приученное к неподвижности, оставалось бесстрашным. Живой бог должен сохранять всегда величие покоя.

В комнатах на женской половине было пусто. В окнах сквозь прозрачные занавески просвечивали деревья большого дворцового сада. Оттуда доносилась музыка, пение, порой врывался дразнящий звонкий смех.

Он подошел к окну. Глянул в сад. На лакированной кедровой скамейке сидел молодой арфист и мечтательно перебирал струны. Мягким голосом он пел какую-то незнакомую грустную песню. Жены и наложницы царя сидели и слушали. Три пары молодых женщин мелькали в веселой игре. Нарядные и стройные, они легко скользили меж деревьев. Но почему же, наблюдая эту яркую жизнь, он думает о мрачном покое гробницы, о тайных ловушках и западнях, которые будут поставлены для грабителей могил? Потому, ответил он себе, что в старости будет поздно строить. Начинать надо в молодости, чтобы успеть.

Мучимый сомнениями, он пришел в покои к матери-царице Хетепхерес. Царица сидела в кресле, обитом листовым золотом. Ножки его из черного дерева были вырезаны в форме бычьих ног, опиравшихся на прочные копыта. Она любила это кресло, подаренное ей мужем-царем Снофру, и берегла его.

Еще не старая, царица хранила следы былой строгой красоты. Ее гордая, уверенная осанка говорила о привычке повелевать. Умащенная после омовения лучшим ливийским маслом, она выглядела свежей и довольной. На ногах ее, поставленных на изящную узорчатую скамейку, мягко блестели серебряные обручи с инкрустацией из лазурита в виде распахнутых крыльев Гора* . Сандалии из посеребренной кожи плотно облегали ее ноги. Хетепхерес предпочитала золоту нежный блеск серебра. Да и серебро, привозимое из далекого Кебена, ценилось значительно дороже золота.

Хетепхерес царь Снофру привез из далекого похода. Была она дочерью царя из северных стран. Хетепхерес была белокурой с темно-синими глазами. Черноволосых и черноглазых ее подданных это обстоятельство пугало, и все, что было неблагополучно в стране - неурожай, голод, болезни - приписывались ей. Жители Черной Земли считали светлые волосы, особенно рыжие, принадлежностью бога зла Сета, убившего брата Осириса. Но Снофру любил Хетепхерес, и госпожа царского дома была недосягаемой для толков или какого-то вреда.

Обычно строгие ее глаза просияли при виде сына. Хуфу почтительно склонился перед матерью, та молча указала ему на кресло. Царь поведал ей о своих замыслах и сомнениях, она одобрительно кивала и думала с удовлетворением: «Хуфу рожден для трона! Все в нем есть: разум, величие, строгость. А как держится! Какова осанка!» Вслух же произнесла:

Я давно жду, когда ты сообщишь мне о решении строить Священную пирамиду. Ты - великий царь и свою гробницу должен сделать великой.

Молодой царь с восхищением смотрел на мать.

Но кого же из наших зодчих можно поставить во главе строительства?

Царица задумалась. Она вспоминала всех известных ей крупных архитекторов.

Да! От выбора начальника многое зависит в таком великом деле.

Вместе они перебирали имена зодчих, но ни на одном не остановились. Несколько минут молчали.

Я думаю, - произнесла, наконец, Хетепхерес, - надо пригласить Хемиуна. Он молод, энергичен и уже опытен, а как родственник царского дома хорошо понимает, что постройка должна отражать величие власти.

Пожалуй, ты права, - ответил Хуфу. - Я поговорю с ним.

Он почтительно простился с матерью. Ему хотелось побыть одному, и он прошел в маленький внутренний садик с небольшим бассейном, выложенным голубыми фаянсовыми плитками. Это был самый тихий уголок в огромном и шумном дворце. Придворным и большинству жен заходить сюда не разрешалось. Фараон любил отдыхать здесь в одиночестве.

У бассейна играл Хауфра. Он бросал крошки в воду, где плавали красивые рыбки. Мальчик радостно вскрикивал, когда они выплывали и, наклоняясь, плескался загорелой ручонкой в воде. На суровом лице фараона появилась улыбка. Он сел в кресло и начал наблюдать за ребенком. Хауфра побежал к отцу и забрался на колени.

Поймай мне рыбку! - попросил он.

Хуфу рассмеялся.

Прикажи Пепи, он сделает все, что ты пожелаешь.

Мальчик сполз и, мягко шлепая голыми ножонками, побежал за слугой.

Хуфу снова погрузился в раздумье. Строительство пирамиды должно быть начато немедленно. Так кто же? Хемиун? Только что он закончил постройку величественного храма в Бубасте. И Хуфу решился. На его стук прибежал слуга и упал ниц перед фараоном.

Передай домоуправителю, чтобы известил князя Хемиуна. Пусть он явится ко мне после полуденного отдыха.

Слуга исчез.

Хемиун явился в назначенное время и низко склонился перед высоким родственником.

Я прибыл согласно повелению твоего величества.

Хуфу испытующе рассматривал племянника. У него были глубокие холодные глаза, энергичный небольшой рот и резко очерченный волевой подбородок, круто выступающий вперед. Нос крупный с горбинкой. Лицо - властное и жесткое - говорило об энергичном и сильном характере. Сосредоточенный взгляд быстрых глаз невольно располагал к себе, но и настораживал.

Фараон еще раз окинул взглядом Хемиуна.

Пришла пора подумать о Доме Вечности. Государство мое достигло небывалого расцвета. Я хочу, чтобы мой Горизонт превзошел по своим размерам все, что было сделано до меня. Назначаю тебя чати* . Доверяю тебе величайшую из построек. Все будет в твоем распоряжении, все, что тебе потребуется для строительства. Ты будешь вторым человеком в стране после меня. Если ты справишься с этим, слава твоя останется в веках. Большей награды у меня нет. Богатств у тебя достаточно своих, а слава для честолюбивого мужа - вершина его стремлений.

Глаза зодчего загорелись. Создать на земле огромное, небывалое! Оставить след своих помыслов навечно! Как мечтал он об этом!

Беседа длилась долго. Когда Хемиун ушел, Хуфу с удовлетворением отметил, что выбор его, милостью богов, был удачен. Фантазия художника прекрасно сочеталась с трезвым умом исполнителя и энергией организатора. Царица Хетепхерес дала сыну хороший совет. Через пятнадцать дней Хемиун должен прийти с первыми набросками плана и предварительными расчетами. Фараон довольно улыбнулся.

Данная статья посвящена краткому описанию дворца фараона в Древнем Египте. Как и у любого другого человека, у фараона был свой дом, где он проживал со своей семьей. Но высокое положение этого человека не предусматривало жизни в обычном доме, поэтому для фараона и членов его семьи строились дворцы. Их возводили либо в составе храмового комплекса, либо как самостоятельное сооружение, но имеющее храмовую постройку на своей территории.

Самым распространенным строительным материалом для постройки дворца были глиняные кирпичи, высушенные на солнце. Такие дома получались недолговечными, в отличие от храмов, для строительства которых использовались камни. Это связано с тем, что каждый фараон, вступивший на престол, стремился построить себе свой собственный дворец. Здание, принадлежавшее его предшественнику, оказывалось заброшено и в ближайшее время приходило в негодность. Именно благодаря этому факту до наших дней сохранилось не так много сведений о том, какими были дворцы фараонов, особенно в эпоху Раннего и Древнего царства.

Есть предположение, что внешний вид дворца был такой же, как и царских гробниц. Это связано с особенностями религиозного мировоззрения египтян, которые считали, что после смерти человек продолжает жизненный путь в загробном царстве. Соответственно, дом для жизни на том свете должен быть почти таким же, как жилище, используемое при жизни.

До наших дней сохранилась палетта фараона Нармера. На ней можно увидеть изображение дворца, имеющего четырехугольную форму и обнесенного крепостной стеной. Также судить о том, какими были дворцы, можно по изображениям, нанесенным на саркофаг. На каждой стороне саркофага можно увидеть фасады здания, в котором проживал фараон и его семья.

Исходя из сохранившихся источников можно сделать вывод, что в эпоху Древнего царства среди фараонов была популярна такая постройка, как дворец-замок. Он имел прямоугольную форму, был огорожен стеной, представляющей собой серию башенных строений. Что касается внутреннего обустройства, дворец делился на две зоны. Одна из них была предназначена для официальных царских помещений - тронный зал, зал для аудиенции, и многие другие. Вторая зона включала в себя помещения, предназначенные для министерств.

Такая форма, как дворец-замок, перестала существовать с началом эпохи Нового царства. Это связано с ростом могущества Египта. С этого времени дворец фараона, считавшегося божьим сыном и властелином всего мира являлся храмом. Тронный зал напоминал молельное помещение в храме. Постройку украшали колоннами и пилястрами.

Также следует обратить внимание на дворец, построенный фараоном-реформатором Эхнатоном. Он перенес столицу в Тель-эль-Амарну, назвав ее Ахетатон. Там и расположилась резиденция правителя. Дворец также представляет собой храмовую постройку, включавшую в себя не только тронный зал и резиденцию фараона и его семьи, но и зоологический сад, гарем и внутренние дворы, в которых расположились цветники. Резиденция Эхнатона расположилась по обеим сторонам от храма божества Атона.

После смерти Эхнатона его город был заброшен, жрецы и новые правители приложили все усилия, чтобы искоренить реформы этого царя.

Спустя годы фараоны стали строить свои жилища неподалеку от заупокойных храмов. Вместе со всеми постройками дворцы фараонов Древнего Египта представляли собой, если описывать кратко, полноценный город внутри города, включающий в себя все необходимое. Также помимо официальной резиденции, находящейся в столице Египта, у правителя были дома, расположенные на территории всей страны. Он находился в них, когда путешествовал по государству, и они были не такими богатыми и пышными, как столичная резиденция. Как правило, дворцы фараонов в Древнем Египте были окружены роскошными садами, где правитель и его семья могли насладиться прохладой.