Роль и место Генри Киссинджера в американской и мировой политике уникальны. С этим соглашаются как его сторонники, так и противники. Сплав глубокого интеллекта, эрудиции и практической государственной деятельности остается редким явлением в истории мировой политики. Последняя книга Генри Киссинджера «Мировой порядок» это большое событие, вызывающее оживленную дискуссию. Такая реакция объясняется также тем, что речь, вероятнее всего, идет о последней книге 91-летнего ученого, политика и государственного деятеля.

Киссинджер предпринимает попытку показать историю и эволюцию концепции мирового порядка, которая разворачивается в форме вопросов. Мировой порядок, говорит он, это не цельная юридическая система, ни следствие строительства и воли ведущих держав, а культурный и историческим артефакт, сформированный характером и опытом определенных людей.

Предпосылкой книги является мысль, что мы живем в эпоху беспорядка и хаоса: «В то время как «международное сообщество» сегодня призывается, возможно, более настойчиво, чем в любую другую эру, оно не представляет ясного или согласованного набора целей, методов или пределов. ... Хаос угрожает бок о бок с беспрецедентной взаимозависимостью». Как следствие, потребность выстроить порядок способна сбалансировать конкурирующие желания народов.

Лучшей отправной точкой для такого строительства, по мнению Киссинджера, является вестфальская система баланса сил, родившаяся в Европе. История вестфальской системы для Киссинджера начинается с кардинала Франции Ришелье (1585-1642), который ясно сформулировал доктрину, что «государство было абстрактной и постоянной данностью, существующей в своем собственном праве» и поддерживающей характерные для себя интересы, - государственные соображения (raison d"état ).

Базисный договор (cuius regio, eius religio ) вестфальского мира, говорил, что правители могли установить религию в его стране, но они не будут стремиться навязать свои религиозные принципы другим. Договор отделял внешнюю политику от внутренней, когда государства, становящиеся стандартными блоками европейского порядка, больше не вмешивались во внутренний дела других. «Вестфальская концепция брала разнообразие в качестве своей отправной точки», пишет Киссинджер, и включала «разнообразные общества» в «общий поиск порядка». Критически важно, что «вестфальский мир отразил практическую аккомодацию к действительности, а не уникальному моральному замыслу».

Вместо поиска одной универсальной системы как в Имперском Китае или в раннем Исламе, Европа развивала плюралистическую систему государств, конкурирующих друг с другом и готовых проверять свои амбиции «через общее равновесие сил (мощи)». Равновесие не всегда сохранялось и неизбежно возникали задачи сдерживания усиливающейся державы или гашения иррациональных волн, таких как желание французской революции нести «свободу равенство и братство» всей Европе. После Ватерлоо функции поддержания равновесия на континенте взяла на себя Великобритания. Будучи доминирующей державой, она обеспечивала равновесие на континенте, поддерживая ту или иную державу или союз.

Киссинджер утверждает, что мировая политическая система находится перед историческим поворотным моментом, что связано с несколькими противоречиями, делающими сценарий «конца истории» иллюзорным. Во-первых, сама природа государства, базисного элемента мировой политической системы подвергается давлению с многих направлений. Европа, выдвинув проект ЕС, намеревается сформировать отклик на вызовы через выработку внешней политики на надгосударственном уровне, основываясь, прежде всего, на принципах мягкой мощи и международной бюрократии. Однако представляется достаточно сомнительным, чтобы данное начинание завершилось успехом, если оно не будет поддержано соответствующей стратегией, позволяющей ей стать основой нового мирового порядка. Единая Европа еще не сформулировала все необходимые атрибуты государственности и испытывает вакуум власти внутри ЕС, находясь перед угрозой потери баланса сил на своих границах.

Вызовы в Азии противоположны европейским. Здесь преобладает принцип равновесия сил, не соотносящийся с согласованным понятием законности, - старая угроза и перспектива гегемонии, – что приводит к разногласиям, гонке вооружений, кризисам, которые порой вплотную подходят к кромке открытой конфронтации и войны. Параллельно результатом конфликтов на Ближнем Востоке и Африке становится распад государств на сектантские и этнические элементы. Религиозные повстанцы и движения оперируют в регионе, не считаясь с границами и суверенитетом традиционных государств, порождая феномен падающих государств, не управляющих собственной территорией. «Нигде», замечает Киссинджер, «вызов международного порядка не является столь сложным - как в терминах организации регионального порядка, так и обеспечения совместимости этого порядка с миром и стабильностью в остальной части мира».

Другой серьезной проблемой складывающегося мирового порядка является столкновение между глобальной экономикой и по-прежнему необходимыми традиционными политическими институтами, основанными на национальном государстве. Процессы глобализации игнорируют национальные границы, в то время как внешняя политика их утверждает, стремясь при этом примирить противоречивые национальные цели и идеалы мирового порядка. Речь идет о системном кризисе и, если ведущие державы имеют некоторый запас прочности и в состоянии противостоять ему, государства, втянутые в структурные реформы, на постсоветском пространстве, южных границах ЕС выбирают решения, которые затрудняют функционирование глобальной экономической системы. Новый международный порядок, таким образом, оказывается перед парадоксом, когда его становление зависит от успеха процессов глобализации, вызывающих политическую реакцию, которая вступает в противоречии с ее целями.

Третья серьезная проблема существующего мирового порядка это отсутствие эффективного механизма, посредством которого великие державы, могли бы консультироваться и, возможно, сотрудничать по широкому кругу косвенных проблем. Такой вывод может показаться некорректным на фоне множества международных форумов, тем не менее, природа и частота такого рода встреч не дает возможности говорить о возможности разработки долгосрочной стратегии. Существующие форматы в лучшем случае предполагают обсуждение тактических проблем, в худшем - представляют собой новую форму событий «социальных медиа» на высшем уровне. Современная структура международных законов и норм, если таковая появится, не может основываться только на объединенных декларациях, но должна стать результатом общих убеждений.

Единственный способ избежать повторения истории - установить новый тип отношений между великими державами, основанный на вестфальской системе и балансе сил, применяемой уже глобально, а не регионально. По мнению Киссинджера вестфальская система остается превосходной или, по крайней мере, единственной моделью международного порядка, в рамках которой великие державы XXI века могли бы согласовывать свои интересы и регулировать противоречия, не прибегая к войне. Мир нуждается в руководящем комитете (оргкомитет) ведущих держав, родственного концерту великих держав XIX столетия Европы.

Однако единственный регион, обладающий опытом существования в такой системе это Европа. Прочие великие и набирающие мощь державы XXI века придерживаются универсальных идеологий, которые в своей основе являются не вестфальскими. Кроме того, Соединенные Штаты это не мост, а скорее препятствие, на пути создания нового мирового порядка на вестфальских принципах, благодаря приверженности кодексу прав человека и гуманитарного вмешательства (интервенции). По мнению Киссинджера, новый мировой порядок не может быть установлен, пока американцы настаивают на данных принципах, будучи уже не так сильны, чтобы навязать их, но и не желающих отказаться. Киссинджер понимает, что «Америка не была бы верна себе, если бы оставила этот существенный идеализм. ... Но, чтобы быть эффективными, эти амбициозные аспекты политики должны быть соединены с несентиментальным анализом основных факторов, включая культурные и геополитические конфигурации других регионов, а также самоотверженность и изобретательность противников...»

Сегодня Соединенным Штатам, впервые в его истории, противостоит не христианская европейская сверхдержава, но уверенный себе, последовательный конфуцианский Китай, который знает, что является Срединным царством и Поднебесной. Киссинджер цитирует исследование Гарварда, что в 10 из 15 случаев смена доминирующей мировой державы происходила через войну. В одном из интервью, посвященном выходу книги, Киссинджера спросили, насколько вероятен конфликт между Китаем и США, и, что можно сделать, чтобы избежать такого развития событий. Отвечая, он перефразирует слова Гете: «Если я должен был бы выбирать между справедливостью и беспорядком, с одной стороны, и несправедливостью и порядком, с другой, я буду всегда выбирать последнее».

По мнению ряда авторитетных исследователей одна из задач, которую ставит перед собой патриарх политики Генри Киссинджер - убедить американские элиты в необходимости примирения американского и китайского мировоззрений. Процесс должен протекать через создание механизма мирового порядка, основанного на вестфальской системе и с опорой на древнюю мудрость, звучащую как «инь-янь», на которую он ссылается в конце книги: «единство вещей находится под поверхностью; оно зависит от уравновешенной реакции между противоположностями».

Киссинджер понимает, что история никогда не заканчивается, и новый мировой порядок, выстроенный на таком консенсусе, не будет вечным. Однако он, во всяком случае, сможет обеспечить хотя бы одно поколение мира, что должно расцениваться как достижение. Этот тип многосторонней дипломатии зачастую является медленным и вызывающим неверие в ее возможности, однако он может принести реальные плоды, затрагивающие интересы миллионов людей. Внешняя политика не «история с началом и концом», но «процесс управления и смягчения вечно возвращающихся вызовов». Это «непреклонно расширяющийся кооперативный порядок государств, соблюдающих общие правила и нормы, охватывающий либеральные экономические системы, отказывающийся от территориальных завоеваний, уважающий национальный суверенитет и принимающий совместные и демократические системы правления». Система, которая обеспечивает стабильность через непрерывную настройку и ребалансирование, и это максимум, на что можно надеяться.

Такой подход к установлению регионального и международного порядка на основе различающихся цивилизационных ценностей требует серьезной реорганизации мировой политической системы и является неявной уступкой Китаю, Индии и умеренному Исламу. Россия, и Япония также обладают самобытными историческими понятиями легимности.

Киссинджер не считает, что становление новой системы должно произойти через односторонний отказ США от своей доминирующей роли. Напротив, он приводит доводы в пользу усиления американского лидерства во все более и более связанном мире. Ни одна страна не играла столь большей роли в формировании современного мирового порядка, как Соединенные Штаты, одновременно выражая двойственное отношение касательно участия в нем и стремясь, порой, к изоляционизму. В новой системе США должны играть роль оффшорного стабилизатора в Индийском океане и западной части Тихого океана и других регионах, напоминающую роль Великобритании в Европе.

США потребуется найти баланс между двумя противоречивыми полюсами, когда торжество универсальных принципов сопрягается с признанием реалиев региональной истории, культур и представлений о безопасности. Киссинджер понимает, что это будет достаточно сложно, и когнитивный барьер, рожденный качественным различием между западным мировоззрением и другими цивилизациями это реальность, которую придется преодолевать. И, если Запад готов к такому движению и уже предпринимает некоторые шаги, неизвестно сделают ли другие шаг навстречу. В любом случае, трудно представить появление нового порядка без некоторой мировой конвергенции.

Киссинджер отмечает, что достижение такого баланса и успех в создании нового мирового порядка невозможны при отсутствии всеобъемлющей геополитической стратегии. В собственной рецензии на книгу он пишет: «Современные поиски мирового порядка потребуют когерентной стратегии для установления концепции порядка в пределах , внутри различных регионов и связывания региональных порядков друг с другом. Эти цели не обязательно самоурегулируемые. Триумф радикального движения мог бы принести порядок в один регион, одновременно готовя почву для беспорядка во всех других. Доминирование в военном отношении одной страны в регионе, даже если это приводит к появление порядка, может приводить к кризису в остальной части мира».

Чтобы играть свою роль в развитии мирового порядка XXI столетия, США должны быть готовы ответить на ряд вопросов, говорит Киссинджер в рецензии. «Что мы стремимся предотвратить, вне зависимости от того, как это произошло, и в случае необходимости в одиночку? Что мы стремимся достигнуть, даже если не поддержаны каким-либо многосторонним усилием? Что мы стремимся достигнуть или предотвратить, только если поддержаны альянсом? Во что мы не должны вовлекаться, даже если подталкиваемся к этому многосторонней группой или альянсом? Каковаприродаценностей, которыемыстремимсяпродвигать? Инасколькоприменениеэтихценностейзависитотобстоятельств?»

По мнению ряда рецензентов, Киссинджер блестяще представляет свою точку зрения и стремится повлиять на ход истории. Однако мировой порядок, выстроенный на вестфальской системе 18-19 вв., представляется сомнительным для 21 века, в котором присутствуют влиятельные негосударственные акторы, и граница между внутренней и внешней политикой становится все более призрачной. Более вероятным представляется появление мирового порядка на новых принципах, нежели возврат к вестфальской системе.

Kissinger, Henry. World Order. New York: Penguin, 2014, 432 pp.

Р.Арзуманян

Во времена «холодной войны» уникальный, присущий одной лишь Америке подход к вопросам внешней политики был в высшей степени адек­ватен вызову. В условиях глубокого идеологического конфликта лишь одна страна - Соединенные Штаты - обладала всей совокупностью средств - по­литических, экономических и военных - для организации обороны некомму­нистического мира. Нация, находящаяся в подобном положении, з состоянии настаивать на собственной точке зрения и часто способна уйти от проблем, стоящих перед государственными деятелями обществ, находящихся в менее благоприятном положении: ведь средства, имеющиеся в распоряжении по­следних, обязывают их добиваться целей менее значительных, чем их чаяния, причем ситуация потребовала бы даже этих целей добиваться поэтапно.

В мире времен «холодной войны» традиционные концепции силы были существенным образом подорваны. В большинстве исторических ситуаций имел место синтез военного, политического и экономического могущества, причем в целом налицо оказывалась определенная симметрия. В период «хо­лодной войны» различные элементы могущества стали четко отделяться друг от друга. Бывший Советский Союз являлся в военном отношении сверхдер­жавой, а в экономическом смысле - карликом. Другая страна вполне могла быть экономическим гигантом, а в военном отношении - ничтожно малой величиной, как в случае с Японией.

После окончания «холодной войны» различные элементы могущества об­ретут, вероятно, большую гармонию и симметрию. Относительная военная мощь Соединенных Штатов будет постепенно уменьшаться. Отсутствие чет­ко обозначенного противника породит давление изнутри, дабы переключить ресурсы на выполнение других первоочередных задач, не связанных с обо- ронной сферой, причем этот процесс уже начался. Когда угроза более не но­сит универсального характера и каждая страна оценивает с точки зрения соб­ственных национальных интересов угрожающие конкретно ей опасности, те общества, которые благополучно пребывали под защитой Америки, будут вынуждены принять на себя более значительную долю ответственности за свою безопасность. Таким образом, функционирование новой международ­ной системы приведет к равновесию даже в военной области, хотя для дости­жения подобного положения могут потребоваться десятилетия. Еще четче эти тенденции проявятся в экономической сфере, где американское преобладание уже уходит в прошлое, - бросать вызов Соединенным Штатам стало более безопасно.

Международная система XXI века будет характеризоваться кажущимся противоречием: фрагментацией, с одной стороны, и растущей глобализацией, с другой. На уровне отношений между государствами новый порядок, при­шедший на смену «холодной войне», будет напоминать европейскую систему государств XVIII - XIX веков. Его составной частью станут, по меньшей ме­ре, Соединенные Штаты, Европа, Китай, Япония, Россия и, возможно, Индия, а также великое множество средних и малых стран. В то же время междуна­родные отношения впервые обретут истинно глобальный характер. Передача информации происходит мгновенно; мировая экономика функционирует на всех континентах синхронно. На поверхность всплывет целый ряд проблем, таких, как вопрос распространения ядерных технологий, проблемы окру­жающей среды, демографического взрыва и экономической взаимозависимо­сти, решением которых можно будет заниматься только в мировом масштабе.

Согласование различных ценностей и самого разнообразного историче­ского опыта у сопоставимых с Америкой по значимости стран будет для нее новым явлением, крупномасштабным отходом как от изоляционизма предше­ствующего столетия, так и от гегемонии де-факто времен «холодной войны», причем каким образом это осуществится, постарается прояснить настоящая книга...

Европа, единственная часть современного мира, где функционировала система одновременного существования множества государств, является ро­диной концепций государства-нации, суверенитета и равновесия сил. Эти идеи господствовали в международных делах на протяжении почти трех сто­летий подряд. Но никто из прежних приверженцев на практике принципа rasion d"etat не силен до такой степени, чтобы стать во главе нарождающегося международного порядка. Отсюда попытки компенсировать свою относи­тельную слабость созданием объединенной Европы, причем усилия в этом направлении поглощают значительную часть энергии участников этого про­цесса. Но если бы даже они преуспели, под рукой у них не оказалось бы ни­каких апробированных моделей поведения объединенной Европы на мировой арене, ибо такого рода политического организма еще никогда не существова­ло.

На протяжении всей своей истории Россия всегда стояла особняком. Она поздно вышла на сцену европейской политики - к тому времени Франция и Великобритания давно прошли этап консолидации, - и к этой стране, по-видимому, неприменим ни один из традиционных принципов европейской дипломатии. Находясь на стыке трех различных культурных сфер - европей­ской, азиатской и мусульманской, - Россия вбирала в себя население, при­надлежавшее к каждой из этих сфер, и поэтому никогда не являлась нацио­нальным государством в европейском смысле. Постоянно меняя очертания по мере присоединения ее правителями сопредельных территорий, Россия была империей, несравнимой по масштабам ни с одной из европейских стран. Бо­лее того, после каждого очередного завоевания менялся характер государства, ибо оно вбирало в себя совершенно новую, беспокойную нерусскую этниче­скую группу. Это было одной из причин, почему Россия ощущала себя обя­занной содержать огромные вооруженные силы, размер которых не шел ни в какое сравнение со сколь-нибудъ правдоподобной угрозой ее безопасности извне.

Разрываясь между навязчивой идеей незащищенности и миссионерским рвением, между требованиями Европы и искушениями Азии, Российская им­перия всегда играла определенную роль в европейском равновесии, но в ду­ховном плане никогда не была его частью. В умах российских лидеров слива-" лись воедино потребности в завоеваниях и требования безопасности. Со вре­мен Венского конгресса Российская империя вводила свои войска на ино­странную территорию гораздо чаще, чем любая из крупных держав. Анали­тики часто объясняют русский экспансионизм как производное от ощущения отсутствия безопасности. Однако русские писатели гораздо чаще оправдыва­ли стремление России расширить свои пределы ее мессианским призванием. Двигаясь вперед, Россия редко проявляла чувство меры; наталкиваясь на про­тиводействие, она обычно погружалась в состояние мрачного негодования. На протяжении значительной части своей истории Россия была вещью в себе в поисках самореализации.

Посткоммунистическая Россия оказалась в границах, не имеющих исто­рического прецедента. Как и Европа, она вынуждена будет посвятить значи­тельную часть своей энергии переосмыслению собственной сущности. Будет ли она стремиться к восстановлению своего исторического ритма и к воссоз­данию утраченной империи? Переместит ли она центр тяжести на восток и станет принимать более активное участие в азиатской дипломатии? Исходя из каких принципов и какими методами будет она реагировать на смуты у своих границ, особенно на переменчиво-неспокойном Среднем Востоке? Россия всегда будет неотъемлемой составной частью мирового порядка и в то же" время в связи с неизбежными потрясениями, являющимися следствием отве­тов на поставленные вопросы, потенциально таит для него угрозу.

Генри Киссинджер – архитектор нового мирового порядка

В силу гигантского многообразия хорошо обоснованных причин, в глазах миллионов людей доктор Генри Киссинджер выглядит одной из самых зловещих личностей , которых ещё носит или когда-либо носила земля. Проблема с восприятием доктора Киссинджера как «зла» в том, что внутри каждого из нас сидит маленький доктор Киссинджер, которому не хватило питания, чтобы вырасти до высот пользования сатанинскими благами, которых достиг доктор Киссинджер.

Киссинджер , без преувеличений, не лучше , и надо быть очень близоруким, чтобы рисовать себе моральное превосходство Генри Киссинджера над Гитлером. Идеалы доктора Киссинджера абсолютно так же смертоносны , но применительно к другим демографическим категориям.

Как и его заместитель и подчинённый в Новом мировом порядке, Киссинджер получил Нобелевскую премию мира – явное свидетельство Оруэлловского мира, контролируемого олигархической пропагандой. Любой здравомыслящий человек теперь рассматривает Нобелевскую премию мира, как омерзительный значок убийцы – печать бесовского пиршества, стремящегося к устроению самого мрачного за всю историю порядка для человечества. Среди мнений, изложенных доктором Киссинджером, есть идея о том, что пожилые являются бесполезными иждивенцами – вот, каков «мир» , а ведь доктор Киссинджер уже стар, и по-прежнему переводит пищу.

• «Пожилые – ненужные едоки…» (Генри Киссинджер, цитата из книги «Последние дни»).
• «Военные – «глупые, тупые животные, которых надлежит употреблять в качестве пешек во внешней политике…» (Генри Киссинджер, цитата из книги «Последние дни»).
• «Депопуляция должна стать наивысшим приоритетом внешней политики по отношению к третьему миру, потому что американской экономике потребуются большие и растущие объёмы полезных ископаемых из-за рубежа, особенно из менее развитых стран…» (Генри Киссинджер, Меморандум-200 о национальной безопасности, датированный 24 апреля 1974 года).
• «Сегодня американцы были бы в ярости, войди войска ООН в для восстановления порядка; завтра они будут благодарны. Это было бы ещё большей правдой, если бы им сказали, что есть внешняя угроза извне – реальная ли, или провозглашённая – которая угрожает самому нашему существованию. И вот тогда все народы мира будут умолять мировых лидеров избавить их от этого зла. Единственное, чего боится каждый – неизвестность. Будучи представленными этому сценарию, люди с охотой откажутся от личных прав, лишь бы их мировое правительство гарантировало им их благополучие…» (Генри Киссинджер, выступление во французском Эвиане на встрече 21 мая 1992 года. Речь Киссинджера без его ведома была записана швейцарским делегатом собрания)
• «Власть – самый сильный афродизиак…» (Генри Киссинджер, цитата из книги «Последние дни»)

Итак, дорогой наш сэр доктор Киссинджер , у вас и впрямь нет чести? Сэр?

Кому под силу оправдать подобное? Да, я, конечно же, знаю, что язык мой – враг мой, орудие разделения и греха, но будет вам, доктор Киссинджер ! Вы точно пошутили? Будь ваша воля, старики бы голодали, Лос-Анджелес оккупировали после инсценированной диверсии, а вас бы всё это привело в состояние приятного возбуждения? Сколько ещё зла может вместить в себя человеческое сердце? Сколько злобы? Сколько невежества у того, кого считают таким блестящим? Сколько ещё свободного от сочувствия к своим ближним пространства может иметь внутри себя человек, который воевал против ?

Что бы я ни делал, как бы ни пытался – я не могу найти оправдания отвратительной и безнравственной философии доктора Генри Киссинджера , но самая горькая истина в том, что его почитают великим человеком, ведущим государственным деятелем, философом и учителем! Как вообще это стало возможным? Какой достойный поступок совершил для этого мира доктор Генри Киссинджер? Что он вообще сделал достойного , за исключением добросовестной службы на европейском театре войны в ходе вторжения союзников на ту самую землю, откуда он когда-то бежал? Делал ли он когда-нибудь хоть что-нибудь ради своих ближних? Скорее всего, нет – Генри Киссинджер является именно той тупой, глупой тварью, пешкой внешней политики, какими он описывал людей в форме – и в то же время самого себя, ветерана войны. Ирония не знает пределов, как их не знает чёрное сердце Генри Киссинджера.

Давайте окинем взглядом жизнь доктора Генри Киссинджера – главного архитектора .

Генри Киссинджер в молодости

Генри Киссинджер родился в 1923 году в Баварии под именем Хайнца Альфреда Киссингера в традиционной семье немецких евреев. Отец Генри был школьным учителем, и, несомненно, это решающим образом отразилось на его становлении в качестве учёного. Киссингеры видели и ощущали бурный политический климат Германии 30-х годов, и в 1938 году благоразумно переехали в Нью-Йорк. Генри быстро и охотно усвоил , но слушая речь доктора Киссинджера, понимаешь, что он так и не избавился от своего франко-немецкого акцента.

Видите, как резко очерчены формы нашего доктора Киссинджера на фотографии вверху? Дело в том, что после того, как Генри окончил среднюю школу, он сразу же поступил в колледж и, чтобы помочь в оплате расходов, работал неполный рабочий день на старинной фабрике помазков для бритья. Генри делал успехи в учёбе, да и от часов на работе тоже получал удовольствие. В Сити-колледже Нью-Йорка он изучал бухучёт, но занятия его были прерваны, когда в 1943 году его призвали в армию.

В армии будущий доктор Киссинджер познакомился с другим очень одарённым из Германии по имени Фриц Кремер , а поскольку оба они очень бегло говорили по-немецки, их таланты были весьма востребованы. Генри не был трусом, он вызывался добровольцем на рискованные задания во время Арденнского сражения. Когда силы союзников продвигались по центральным районам Германии, Генри Киссинджер отличился блестяще проведённой работой с немецкими мирными жителями; его быстро повысили до сержанта и поручили выслеживать офицеров гестапо и прочих диверсантов. За достигнутые успехи он был награждён Бронзовой звездой.

Вскоре молодой Генри получит ещё большие полномочия – содействуя денацификации вверенных районов оккупированной Западной Германии.

Доктор Генри Киссинджер

После своей достойной и по заслугам оценённой службы в годы Второй мировой войны, Генри Киссинджер вернулся в и с головой ушёл в книги – он учился в Гарвардском колледже, а в 1954 году получил степень доктора философии в Гарвардском университете. Генри остался членом его профессорско-преподавательского состава, и изначальный механизм его влияния проходил через правительство и международные дела. Находясь в составе Лиги плюща, можно оказывать огромное влияние на государственную власть, поскольку такие университеты как Гарвард фактически являются частью федерального . Генри шёл к тому, чтобы стать философом абсолютного глобализма – породой человека, который совершенно антипатриотичен, испытывает ненависть к правам и культуре нации, с такой лёгкостью и любовью принявшей его семью, бежавшую от нацистов.

Подобно Джорджу Соросу, продавшему Великобританию за миллиарды, Генри Киссинджер предаст граждан США за идею Нового мирового порядка. Полный желания определять в указанной манере с целью разрушения Соединённых Штатов изнутри, Генри Киссинджер сформирует команду единомышленников из таких же антиамерикански настроенных американцев, в числе которых губернатор штата Нью-Йорк Нельсон Рокфеллер . От влияния на губернатора одного из самых населённых и богатых штатов, Киссинджер затем перескочит в одну из наименее заслуживающих доверия и самых непорядочных администраций президента в истории США, и, должно быть, Ричард Никсон не мог не почуять в Генри родственную душу – в 1969-м он сделал его советником по национальной безопасности. Вскоре Генри Киссинджер был уже государственным секретарём и остался им при после публичного унижения Никсона.

Реальная политика с Генри Киссинджером

Пожалуй, с 1969 до 1977 года Генри Киссинджер был наиболее влиятельной фигурой во внешней политике Соединённых Штатов, и он действительно организовал кое-какие изящные манёвры в том, что касается отношений с гигантскими зверьми – советской Россией и коммунистическим Китаем. Генри не имел отношения к началу войны во Вьетнаме, но он на самом деле приложил большие усилия для её прекращения, за что и был удостоен Нобелевской премии мира, несмотря на то, что организованное им прекращение огня большей частью успеха не имело – и сдаётся мне, что у него могли быть намерения, чтоб так оно и было.

В 1974 году, находясь в должности советника по , Киссинджер руководил работой над Меморандумом-200 по анализу проблем национальной безопасности, и уж мирным этот документ и (или) план назвать было просто невозможно. Если вы изучите этот уже рассекреченный документ, то обнаружите, что политика лауреата Ноблевской премии «мира» Киссинджера была какой угодно, но только не мирной . Скорее, она была более холодной и детерминированной потребностью защитить богачей вместе с их богатством, так как конечной целью всегда было глобальное правление сверхбогатых олигархов , на которых так молится Киссинджер.

Пожалуйста, отметьте ключевое слово «эксплуатация» в нижеследующем:

В своей новой книге «Мировой порядок» Генри Киссинджер анализирует современное состояние мировой политики и приходит к неутешительному выводу о провале единой системы баланса сил и необходимости реконструкции международной системы.

Посвящается Нэнси

© Henry A. Kissinger, 2014

© Перевод. В. Желнинов, 2015

© Перевод. А. Милюков, 2015

© Издание на русском языке AST Publishers, 2015

Введение

Что такое «мировой порядок»?

В 1961 году, будучи молодым ученым, я во время выступления на конференции в Канзас-Сити вспомнил президента Гарри С. Трумэна. На вопрос о том, какими достижениями своего президентства он более всего гордится, Трумэн ответил: «Тем, что мы целиком и полностью разгромили наших врагов, а затем вернули их обратно в сообщество наций. Мне приятно думать, что только Америке удалось нечто подобное». Сознавая огромное могущество Америки, Трумэн гордился в первую очередь американским гуманизмом и приверженностью демократическим ценностям. Он хотел, чтобы его запомнили не столько как президента победоносной страны, сколько как главу государства, примирившего врагов.

Все преемники Трумэна в той или иной степени следовали его убеждениям, отраженным в этой истории, и аналогичным образом гордились вышеназванными составляющими американской идеи. Отмечу, что на протяжении многих лет сообщество наций, которое они всемерно поддерживали, существовало в рамках «американского консенсуса» – государства сотрудничали, неуклонно расширяя ряды данного мирового порядка, соблюдая общие правила и нормы, развивая либеральную экономику, отказываясь от территориальных завоеваний в пользу уважения национальных суверенитетов и принимая представительную демократическую систему управления. Американские президенты, причем их партийная принадлежность не имела значения, решительно призывали правительства других стран, нередко – весьма пылко и красноречиво – обеспечить соблюдение прав человека и поступательное развитие гражданского общества. Во многих случаях поддержка этих ценностей со стороны Соединенных Штатов и их союзников приводила к значительным преобразованиям в статусе населения конкретного государства.

Тем не менее сегодня у указанной системы, «основанной на правилах», возникли проблемы. Частые увещевания, обращенные к прочим странам, призывы «внести посильный вклад», играть «по правилам двадцать первого столетия» и быть «ответственными участниками процесса» в рамках общей системы координат отчетливо показывают, что не существует общего для всех представления об этой системе, общего для всех понимания «посильного вклада» или «справедливости». За пределами западного мира те регионы, которые принимали минимальное участие в выработке нынешних правил, ставят под сомнение эффективность данных правил в их текущих формулировках и ясно демонстрируют готовность приложить все усилия, чтобы изменить упомянутые правила. Таким образом, «международное сообщество», к которому сегодня взывают, возможно, более настойчиво, чем в любую другую эпоху, не в состоянии согласовать – или хотя бы договориться – об однозначном и непротиворечивом комплексе целей, методов и ограничений.

Мы живем в исторический период, когда налицо упорная, временами почти отчаянная погоня за ускользающей от общего понимания концепцией мирового порядка. Хаос угрожает нам, а вместе с тем формируется беспрецедентная взаимозависимость: распространение оружия массового уничтожения, дезинтеграция былых государств, последствия хищнического отношения к окружающей среде, сохранение, к великому сожалению, практики геноцида и стремительное внедрение новых технологий угрожают усугубить привычные конфликты, обострить их до степени, превосходящей человеческие возможности и границы разума. Новые способы обработки и передачи информации объединяют регионы как никогда прежде, проецируют местные события на глобальный уровень – но так, что препятствуют их полноценному осмыслению, в то же время требуя от государственных лидеров моментальной реакции, хотя бы в форме лозунгов. Неужели мы вступаем в новый период, когда будущее станут определять силы, не признающие ни ограничений, ни какого-либо порядка вообще?

Разновидности мирового порядка

Не будем лукавить: по-настоящему глобального «мирового порядка» никогда не существовало. То, что признается ныне за таковой, сложилось в Западной Европе почти четыре столетия назад, его основы были сформулированы на мирных переговорах в немецкой области Вестфалия, причем без участия – или даже внимания – большинства стран на других континентах и большинства иных цивилизаций. Столетие религиозных распрей и политических потрясений в Центральной Европе достигло кульминации в Тридцатилетнюю войну 1618–1648 годов; это был «мировой» пожар, в котором смешались политические и религиозные противоречия; в ходе войны сражающиеся прибегали к «тотальной войне» против ключевых населенных пунктов, и в результате Центральная Европа лишилась почти четверти населения – из-за боевых действий, болезней и голода. Истощенные противники встретились в Вестфалии, чтобы договориться о совокупности мер, призванных остановить кровопролитие. Религиозное единство дало трещину благодаря утверждению и распространению протестантства; политическое многообразие явилось логичным следствием многочисленности независимых политических единиц, которые участвовали в войне. В итоге получилось так, что Европа первой восприняла привычные условия современного мира: разнообразие политических единиц, ни одна из которых не обладает мощью, достаточной для того, чтобы победить всех остальных; приверженность противоречивым принципам, идеологическим воззрениям и внутренним практикам, и все стремятся обрести некие «нейтральные» правила, регулирующие поведение и смягчающие конфликты.

Вестфальский мир следует трактовать как практическое приближение к реальности, он вовсе не демонстрирует какого бы то ни было уникального нравственного осознания. Этот мир опирается на сосуществование независимых государств, которые воздерживаются от вмешательства во внутренние дела друг друга и сопоставляют собственные амбиции и амбиции прочих с принципом общего равновесия власти. Никакое единоличное притязание на обладание истиной, никакое универсальное правило не сумели воцариться в Европе. Вместо этого каждое государство обзавелось суверенной властью над своей территорией. Каждое соглашалось признавать внутренние структуры и религиозные убеждения соседей как жизненные реалии и воздерживалось от оспаривания их статуса. Подобный баланс сил отныне рассматривался как естественный и желательный, а потому амбиции правителей выступали противовесом друг другу, по крайней мере, в теории ограничивая масштабы конфликтов. Разделенность и многообразие (во многом случайно сложившиеся в развитии европейской истории) стали отличительными признаками новой системы международного порядка – с собственным мировоззрением, собственной философией. В этом смысле усилия европейцев по тушению их «мирового» пожара способствовали формированию и послужили прототипом современного подхода, когда от вынесения абсолютных суждений отрекаются в пользу практичности и экуменизма; это попытка выстроить порядок на разнообразии и сдерживании.

Переговорщики семнадцатого века, составлявшие условия Вестфальского мира, не предполагали, разумеется, что закладывают основы глобальной системы, которая раскинется далеко за пределы Европы. Они даже не попытались привлечь к этому процессу соседнюю Россию, которая в ту пору устанавливала собственный новый порядок после невзгод Смутного времени, причем возводила в закон принципы, кардинально различавшиеся с вестфальским балансом сил: абсолютная монархия, единая государственная религия – православие и территориальная экспансия во всех направлениях. Впрочем, и другие крупные центры силы не воспринимали Вестфальские соглашения (насколько они были вообще осведомлены об этих соглашениях) как имеющие отношение к их территориям и владениям.

Идея мирового порядка была реализована на географическом пространстве, известном государственным деятелям того времени; подобный подход регулярно реализуется во многих регионах. Это в значительной мере объясняется тем, что тогдашние доминирующие технологии нисколько не способствовали созданию единой глобальной системы – сама мысль о последней представлялась непозволительной. Не имея средств взаимодействовать друг с другом на постоянной основе, не располагая возможностями адекватно оценивать «температуру могущества» европейских регионов, каждая суверенная единица трактовала собственный порядок как уникальный, а всех прочих расценивала как «варваров» – которыми управляют в манере, неприемлемой для существующего строя и потому рассматриваемой в качестве потенциальной угрозы. Каждая суверенная единица считала свой порядок идеальным лекалом для общественной организации человечества в целом, воображая, что своим способом управления упорядочивает мир.

На противоположном конце евразийского материка Китай сотворил собственную, иерархическую и теоретически универсальную, концепцию порядка – с собой в ее центре. Китайская система развивалась на протяжении тысячелетий, существовала уже тогда, когда Римская империя правила Европой как единым целым, опираясь не на равенство суверенных государств, а на предполагавшуюся беспредельность притязаний императора. В китайской концепции понятие суверенитета в европейском понимании отсутствовало, поскольку император властвовал над «всей Поднебесной». Он являлся вершиной политической и культурной иерархии, отлаженной и универсальной, которая распространялась от центра мира, каковым являлась китайская столица, вовне, на остальное человечество. Окружающие Китай народы классифицировались по степени варварства, в том числе на основании их зависимости от китайской письменности и культурных достижений (эта космография благополучно дожила до современной эпохи). Китай, с китайской точки зрения, должен повелевать миром, прежде всего вызывая благоговение других обществ своим культурным великолепием и экономическим изобилием, вовлекать эти другие общества в отношения, которые, при надлежащем управлении, способны привести к цели – достижению «поднебесной гармонии».

Если рассматривать пространство между Европой и Китаем, необходимо отметить главенство на этой территории универсальной концепции мирового порядка, которую предложил ислам – с мечтой о единоличном, санкционированном Богом правлении, объединяющем и примиряющем мир. В седьмом веке ислам утвердился на трех континентах благодаря беспрецедентной «волне» религиозной экзальтации и имперской экспансии. После объединения арабского мира, захвата остатков Римской империи и подчинения Персидской империи ислам стал главенствующей религией на Ближнем Востоке, в Северной Африке, во многих областях Азии и части Европы. Исламская версия универсального порядка предусматривала распространение истинной веры на всю «территорию войны», как мусульмане именовали земли, населенные неверными; миру суждено стать единым и обрести гармонию, внемля слову пророка Мухаммада. Пока Европа выстраивала свой мультигосударственный порядок, Османская империя, с метрополией в Турции, возродила эту претензию на единоличное «боговдохновленное» правление и распространила свою власть на арабские земли, бассейн Средиземного моря, Балканы и Восточную Европу. Она, конечно, уделяла внимание зарождающейся межгосударственной Европе, но вовсе не считала, что наблюдает модель для подражания: в европейских договоренностях османам виделся стимул для дальнейшей османской экспансии на запад. Как выразился султан Мехмед II Завоеватель, увещевая итальянские города-государства, этот ранний образчик многополярности в пятнадцатом веке: «Вас двадцать городов… Вы вечно препираетесь между собою… Должна быть одна империя, одна вера, одна власть во всем мире».

Между тем на противоположном от Европы побережье Атлантического океана, в Новом Свете, закладывались основы иного представления о мироустройстве. Европу семнадцатого столетия охватили политические и религиозные конфликты, и пуритане-переселенцы изъявили решительное намерение «исполнить Божий план» и реализовать его в «отдаленной глуши», дабы освободиться от соблюдения установлений существующей (и, по их мнению, «негодной») структуры власти. Там они собирались строить, если цитировать губернатора Джона Уинтропа, который проповедовал в 1630 году на борту корабля, направляющегося в поселение Массачусетс, «град на холме», вдохновляя мир справедливостью своих принципов и силой своего примера. В американском видении мирового порядка мир и баланс сил достигаются естественным путем, древние распри и вражду надлежит оставить в прошлом – едва другие народы усвоят те же самые принципы правления, что и американцы. Задача внешней политики, таким образом, состоит не столько в отстаивании сугубо американских интересов, сколько в распространении общих принципов. Со временем Соединенные Штаты превратились в главного защитника того порядка, который сформулировала Европа. Тем не менее, пусть США подкрепляют своим авторитетом европейские усилия, налицо некая двойственность восприятия – ведь американское видение опирается не на принятие европейской системы сбалансированной власти, а на достижение мира посредством распространения демократических принципов.

Среди всех вышеупомянутых концепций принципы Вестфальского мира рассматриваются – в рамках этой книги – в качестве единственной общепризнанной основы того, что можно определить как существующий мировой порядок. Вестфальская система распространилась по всему миру в качестве «каркаса» межгосударственного и международного порядка, охватывающего различные цивилизации и регионы, поскольку европейцы, расширяя границы своих владений, всюду навязывали собственные представления о международных отношениях. Они частенько «забывали» о понятии суверенитета по отношению к колониям и колонизируемым народам, но когда эти народы начали требовать независимости, их требования основывались именно на вестфальской концепции. Национальная независимость, суверенная государственность, национальные интересы и невмешательство в дела других – все эти принципы оказались эффективными доводами в спорах с колонизаторами, причем как в ходе борьбы за освобождение, так и при защите новообразованных государств.

Современная, ныне глобальная Вестфальская система – которую сегодня принято именовать мировым сообществом, – стремится «облагородить» анархическую сущность мира с помощью обширной сети международных правовых и организационных структур, призванных содействовать открытой торговле и функционированию стабильной международной финансовой системы, установить общие для всех принципы урегулирования международных споров и ограничить масштабы войн, когда те все-таки случаются. Эта межгосударственная система в настоящее время охватывает все культуры и регионы. Ее институты предоставляют нейтральные рамки взаимодействия различных обществ – в значительной степени независимо от исповедуемых в конкретных обществах ценностей.

При этом вестфальские принципы оспариваются со всех сторон, иногда, как ни удивительно, во имя мирового порядка. Европа намеревается отойти от системы межгосударственных отношений, которую сама спроектировала, и придерживаться впредь концепции объединенного суверенитета. По иронии судьбы, Европа, которая придумала концепцию баланса власти, теперь сознательно и существенно ограничивает власть своих новых институтов. Сократив собственное военное могущество, она практически утратила способность адекватно реагировать на попирание этих универсалистских норм.

На Ближнем Востоке джихадисты обоего толка, как сунниты, так и шииты, продолжают разделять общества и демонтировать национальные государства в стремлении к глобальной революции на основе фундаменталистских версий мусульманской религии. Само понятие государства, наряду с основанной на нем региональной системой отношений, находится ныне в опасности, его атакуют идеологии, отвергающие налагаемые государством ограничения как незаконные, и террористические формирования, которые в ряде стран оказываются сильнее вооруженных сил правительства.

Азия, отчасти добившаяся наиболее удивительных успехов среди регионов, которые приняли концепцию суверенной государственности, до сих пор ностальгирует по альтернативным принципам и демонстрирует миру многочисленные примеры регионального соперничества и исторических притязаний наподобие тех, что подрывали европейский порядок сто лет назад. Почти каждая страна считает себя «молодым драконом», провоцируя разногласия на грани открытой конфронтации.

Соединенные Штаты то прилагают усилия по отстаиванию вестфальской системы, то критикуют ее основополагающие принципы баланса сил и невмешательства во внутренние дела как безнравственные и устаревшие – причем порой делают то и другое одновременно. США продолжают считать универсально востребованными свои ценности, которые следует заложить в основу мирового порядка, и оставляют за собой право на их поддержку в глобальном масштабе. Тем не менее после трех войн на протяжении жизни двух поколений – каждая война начиналась с идеалистических устремлений и широкого общественного одобрения и завершалась общенациональной травмой – Америка сегодня пытается составить пропорцию между своим могуществом (по-прежнему очевидным) и принципами государственного строительства.

Все основные центры силы на планете используют в той или иной степени элементы вестфальского порядка, но ни один не считает себя «прирожденным» поборником этой системы. Все указанные центры претерпевают значительные внутренние изменения. Способны ли регионы со столь различными культурами, историей и традиционными для себя теориями мирового порядка принять в качестве закона какую-то глобальную систему?

Успех в достижении подобной цели требует подхода, который уважает как разнообразие традиций человечества, так и укорененное в человеческой природе стремление к свободе. Именно в данном смысле можно говорить о мировом порядке, но он не может быть навязан. В особенности это верно в эпоху мгновенной коммуникации и революционных политических перемен. Любой мировой порядок, чтобы оказаться жизнеспособным, должен восприниматься как справедливый – не только лидерами, но и простыми гражданами. Он должен отражать две истины: порядок без свободы, даже одобряемый поначалу, в порыве экзальтации, в конечном счете порождает собственную противоположность; однако свобода не может быть обеспечена и закреплена без «каркаса» порядка, призванного помочь сохранить мир. Порядок и свободу, порой трактуемые как противоположные полюса шкалы человеческого опыта, следует рассматривать как взаимозависимые сущности. Способны ли сегодняшние лидеры подняться над насущными текущими заботами ради обретения такого баланса?

Легитимность и власть

Ответ на эти вопросы должен учитывать три уровня концепции государственного порядка. Мировой порядок подразумевает состояние конкретного региона или цивилизации, в рамках которого действует комплекс справедливых договоренностей и существует распределение власти, которое считается приложимым к миру в целом. Международный порядок есть практическое применение указанной системы взглядов к значительной части земного шара, причем территория охвата должна быть достаточно большой, чтобы повлиять на глобальный баланс сил. Наконец, региональный порядок основывается на тех же самых принципах, применяемых в определенной географической зоне.

Любой из перечисленных выше уровней порядка базируется на двух компонентах – совокупности общепринятых правил, определяющих пределы допустимых действий, и на балансе сил, необходимого для сдерживания в условиях нарушения правил, что не позволяет одной политической единице подчинить себе все прочие. Консенсус в отношении легитимности существующих механизмов – сейчас, равно как и в прошлом – не исключает полностью соперничества или конфронтации, но помогает гарантировать, что конкуренция будет принимать лишь форму корректировки существующего порядка, не обернется фундаментальным вызовом этому порядку. Баланс сил сам по себе не может обеспечить мир, однако, если он тщательно проработан и неукоснительно соблюдается, этот баланс может ограничивать масштабы и частоту фундаментальных противостояний и не допустить их превращения в глобальную катастрофу.

Никакая книга не способна вместить в себя все без исключения исторические традиции международного порядка даже в рамках одной страны, активно участвующей ныне в формировании политического ландшафта. В своей работе я уделяю основное внимание тем регионам, чьи концепции порядка оказали наибольшее влияние на современные представления.

Баланс между легитимностью и властью – чрезвычайно сложный и хрупкий; чем меньше территориально географическая зона, в которой он применяется, чем гармоничнее культурные принципы в его пределах, тем легче достичь жизнеспособного согласия. Но современному миру необходим глобальный миропорядок. Многообразие сущностей, политических единиц, никак не связанных друг с другом исторически или ценностно (за исключением тех, что расположены на расстоянии вытянутой руки), определяющих себя преимущественно по границам своих возможностей, скорее всего, генерирует конфликт, а не порядок.

В ходе моего первого визита в Пекин, состоявшегося в 1971 году и призванного восстановить контакты с Китаем после двух десятилетий вражды, я упомянул, что для американской делегации Китай является «страной загадок и тайн». Премьер-министр Чжоу Эньлай ответил: «Вы сами увидите, что в Китае нет ничего таинственного. Когда вы познакомитесь с нами поближе, мы перестанем казаться вам столь таинственными». В Китае, добавил он, живут 900 миллионов человек, и в своей стране они не видят ничего необычного. В наше время стремление к установлению мирового порядка требует учитывать мнение обществ, чьи взгляды вплоть до недавних дней оставались в значительной степени самодостаточными. Тайна, которую следует раскрыть, едина для всех народов: как наилучшим образом совместить различные исторические опыты и традиции в общем мировом порядке.

Роль государственного деятеля Генри Киссинджера в политике Америки и мировой политике в целом очень велика. С этим согласны не только сторонники его идей, но и противники. В книге «Мировой порядок» он рассматривает состояние мировой политики, выражая своё мнение и пытаясь донести важную информацию до людей, прежде всего до тех, кто стоит у власти.

Автор этой книги начинает издалека, давая возможность читателям понять, как развивалась мировая политика. Он возвращает нас в прошлое, в те события, которые происходили более трёх веков назад. Он пишет о Вестфальском мире, французской революции, Венском конгрессе, общем состоянии Европы, России, США, восточных стран.

В книге Генри Киссинджер говорит о положительных и отрицательных сторонах тех или иных действий. Он сравнивает прошлое с тем, что происходит сейчас. И хотя кажется, что все страны направлены на развитие, но зачастую именно это и становится причиной конфликтов. В мире, где происходит глобализация всего, странам сложно сохранять свои традиции, национальность. Некоторые из них не могут найти верного пути, чтобы войти в мировую систему, но при этом сохранить свои особенности. Очень сложно поддерживать баланс сил. Это может привести к войнам, когда одни не желают понимать других. Автор этой книги рассматривает несколько самых остро стоящих проблем и говорит о том, что мировая политика сейчас находится в тяжёлом положении. Она должна быть подвергнута изменениям в обязательном порядке, иначе ни к чему хорошему это не приведёт.

На нашем сайте вы можете скачать книгу "Мировой порядок" Киссинджер Генри бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.