1.

-идеализма

Материализма

Агностицизма

Позитивизма

2. «Божественному, бессмертному, умопостигаемому, единообразному, неразложимому, постоянному и неизменному самому по себе в высшей степени подобна наша душа, а человеческому, смертному, постигаемому не умом, многообразному, разложимому и тленному, непостоянному и несходному с самим собой подобно- и тоже высшей- наше тело» (Платон)

В основе идеализма Платона лежит учение о двух мирах…

Информационном мире

-Мире вещей

Виртуальном мире

-Мире идей

3. «если спросить образованного европейца, о чем он думает при слове «человек», то почти всегда в его сознании начнут сталкиваться три несовместимых между собой круга идей. Во-первых, это круг представлений нудейско- христианской традиции об Адаме и Еве, о творении, рае и грехопадении. Во-вторых, это греко-античный круг представлений, в котором самосознание человека в первые в мире возвысилось до понятия о его особом положении(…) С этим воззрением тесно связано учение о том, что и в основе всего универсума находится над человеческий разум, которому причастен и человек, и только он один из всех существ. Третий круг представлений – это тоже давно ставший традиционным круг представлений современного естествознания и генетической психологии, согласно которому человек есть достаточно поздний итог развития Земли, существо, которое отличается от форм и предшествующих ему в животном мире, степенью сложности соединения энергий и способностей, которые сами по себе уже встречаются в низшей по сравнению с человеческой природе. Между этими тремя кругами идей нет никакого единства. Таким образом, существуют естественнонаучная, философская и теологическая антропологии, которые не интересуются друг другом, единой же идеи человека у нас нет».

Постмодернизма

Антропоморфизма

Эпикуреизма

-философской антропологии

4. «если спросить образованного европейца, о чем он думает при слове «человек», то почти всегда в его сознании начнут сталкиваться три несовместимых между собой круга идей. Во-первых, это круг представлений нудейско- христианской традиции об Адаме и Еве, о творении, рае и грехопадении. Во-вторых, это греко-античный круг представлений, в котором самосознание человека в первые в мире возвысилось до понятия о его особом положении(…) С э0т им воззрением тесно связано учение о том, что и в основе всего универсума находится над человеческий разум, которому причастен и человек, и только он один из всех существ. Третий круг представлений – это тоже давно ставший традиционным круг представлений современного естествознания и генетической психологии, согласно которому человек есть достаточно поздний итог развития Земли, существо, которое отличается от форм и предшествующих ему в животном мире, степенью сложности соединения энергий и способностей, которые сами по себе уже встречаются в низшей по сравнению с человеческой природе. Между этими тремя кругами идей нет никакого единства. Таким образом, существуют естественнонаучная, философская и теологическая антропологии, которые не интересуются друг другом, единой же идеи человека у нас нет».

Укажите не менее двух вариантов ответа

Антропологическая

Надчеловеческая

-Философская

-Теологическая

-Естественнонаучная

Европейская

5.

Данный отрывок характеризует мировоззренческую позицию человека эпохи…

Борющихся царств

-ВОЗРОЖДЕНИЯ

Средневековья

Новейшего времени

6. Тогда принял Бог человека как творение неопределенного образа и, поставив его в центре мира, сказал: "Не даем мы тебе, о Адам, ни определенного места, ни собственного образа, ни особой обязанности, чтобы и место, и лицо и обязанность ты имел по собственному желанию, согласно твоей воле и твоему решению. Образ прочих творений определен в пределах установленных нами законов. Ты же, не стесненный никакими пределами, определишь свой образ по своему решению, во власть которого я тебя предоставляю. Я ставлю тебя в центре мира, чтобы оттуда тебе было удобнее обозревать все, что есть в мире. Я не сделал тебя ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, чтобы ты сам, свободный и славный мастер, сформировал себя в образе, который ты предпочтешь.

Чем наделил Бог человека…

Предопределенный образ

-СВОБОДНАЯ ВОЛЯ

Бессмертная душа

-СВОБОДНОЕ ТВОРЧЕСТВО

7.

Гольбах придерживается философской позиции как…

Субъективизм

-ДЕТЕРМИНИЗМ

Эвдемонизм

8. «Причина это тело или явление природы, приводящее в движение другое тело, или производящее в ней какое-либо изменение. Следствие - это изменение, произведенное каким-нибудь телом в другом теле при помощи движения… Всякая причина производит следствие, не может быть следствия без причины. А так как все движения или способы действия тел и существ зависят от некоторых причин и эти причины могут действовать лишь согласно своему способу Бытия или своим существенным свойствам, то отсюда следует заключить, что все явления необходимы и всякое существо или тело природы при данных обстоятельствах и присущих ему свойствах не может действовать иначе, чем оно действует».

Изменение

Свойство

-ПРИЧИНА

-СЛЕДСТВИЕ

Противоречие

9. «Причина это тело или явление природы, приводящее в движение другое тело, или производящее в ней какое-либо изменение. Следствие - это изменение, произведенное каким-нибудь телом в другом теле при помощи движения… Всякая причина производит следствие, не может быть следствия без причины. А так как все движения или способы действия тел и существ зависят от некоторых причин и эти причины могут действовать лишь согласно своему способу Бытия или своим существенным свойствам, то отсюда следует заключить, что все явления необходимы и всякое существо или тело природы при данных обстоятельствах и присущих ему свойствах не может действовать иначе, чем оно действует».

Онтологическая позиция, противоположная высказанной в данном отрывке, называется…

-ИНДЕТЕРМИНИЗМ

10.

Разделом философии, объединяющим взгляды мыслителей на поиск первоначала мира, является

Гносеология

- онтология

Археология

11. «Анаксимен же Диоген считают, что воздух первее воды, и из простых ьтел преимущественно его принимают за начало; а Гиппас из Метапонта и Гераклит из Эфеса – огонь, Эмпедокл же – четыре элемента, прибавляя к названным землю как четвертое. Эти элементы, по его мнению, всегда сохраняются и не возникают, а в большом или малом количестве соединяются в одно или разъединяются из одного». (Аристотель).

Наряду с плюрализмом как философским учением, в онтологии выделяют

- дуализм

Онтологизм

- монизм

Бюрократизм

Историцизм

12. «Анаксимен же Диоген считают, что воздух первее воды, и из простых тел преимущественно его принимают за начало; а Гиппас из Метапонта и Гераклит из Эфеса – огонь, Эмпедокл же – четыре элемента, прибавляя к названным землю как четвертое. Эти элементы, по его мнению, всегда сохраняются и не возникают, а в большом или малом количестве соединяются в одно или разъединяются из одного». (Аристотель).

Эмпедокл принадлежит к __ _______ как философскому направлению

- плюрализму

13. «Мы всегда понимаем себя в качестве выбора своего собственного становления, созидания. Подобный выбор...».

Б.Спиноза

- Ж.-П.Сартр

14 . «Мы всегда понимаем себя в качестве выбора своего собственного становления, созидания. Подобный выбор...».

Данный отрывок раскрывает специфику человеческого бытия с точки зрения школы

- Экзистенциализма

15. «Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые, высшие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в лоне самого старого общества. Поэтому человечество ставит себе всегда только такие задачи, которые оно может разрешить, так как при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия ее решения уже существуют или, по крайней мере, находятся в процессе становления».

Г.Гегель

В.И.Ленин

-К.Маркс

16. «Причина - это или явление природы, приводдящее в движение другое тело или производящее в нем какое-нибудь изменение. Следствие - это изменение, произведенное каким-нибудь телом в другом теле при помощи движения….Всякая причина производит следствие, не может быть следствия без причины…. А так как все движения или способы действия тел и существ зависят от некоторых причин и эти причины могут действовать лишь согласно своему способу бытия или своим существенным свойствам, то отсюда следует заключить, что все явления необходимы и всякое существо или тело природы при данных обстоятельствах и присущих ему свойствах не может действовать иначе, чем оно действует».

П.Гольбах придерживается философской позиции,как….

Субъективизм

-детерминизм

Эвдомонизм

17.

Вернадский

-Ортега-и-Гассет

18. «…когда для заурядного человека мир жизнь распахнулись настежь, душа его для них закрылась наглухо..»

-духовным кризисом

-ростом жизненных запросов

Жаждой знаний

-неблагодарностью к цивилизации

Экономическим кризисом

Заурядностью позиции

19. «…когда для заурядного человека мир жизнь распахнулись настежь, душа его для них закрылась наглухо..»

- Массовым

20. «Что же ты такое, господи Боже, больше которого нельзя себе представить? Что же, если не то, что, будучи превыше всего, единственное, существуя само по себе, все остальное создало из ничего?...» (Ансельм Кентерберийский).

- Средневековья

Нового времени

Просвещения

Возрождения

21 . «Что же ты такое, господи Боже, больше которого нельзя себе представить? Что же, если не то, что, будучи превыше всего, единственное, существуя само по себе, все остальное создало из ничего?...» (Ансельм Кентерберийский).

Философская позиция, согласно которой Бог, существуя сам по себе, все остальное создает из ничего, называется….

- креационизм

22.

Аристотель

Р. Декарт

-Фейербах

23. «Но в чем же заключается сущность человека, сознаваемая им?»

-сердце

Ощущение

-разум

Самосознание

-воля

24.

-буддизма

Кантианства

Картезианства

25. «Причина человеческих страданий, несомненно, заключается в жажде физического существования и в иллюзорности мирских страстей. Если проследить происхождение этих страстей и иллюзий, обнаружится, что они коренятся во всепоглощающих, имеющих инстинктивное происхождение желаниях. Так, желание, основывающееся на сильной воле к жизни, ищет желаемого, даже если оно иногда оказывается смертью. Это называется истиной о причине страдания» (Будда).

-желаниях

26. «... Своеобразие психического мы изобразим не линейными контурами, как на рисунке или в примитивной живописи, а скорее расплывчатыми цветовыми пятнами, как у современных художников. После того как мы произвели разграничение, мы должны выделенное опять слить вместе. ...Можно спокойно усомнится в том, что на этом пути мы достигнем последней истины, от которой ждут всеобщего спасения, но мы все-таки признаем, что терапевтические усилия психоанализа избрали себе аналогичную точку приложения. Ведь их цель - укрепить Я, сделать его более независимым от Сверх-Я, расширить поле восприятия и перестроить его организацию так, чтобы оно могло освоить новые части Оно. Там, где было Оно, должно стать Я».

-З. Фрейд

П. Гольбах

27. «... Своеобразие психического мы изобразим не линейными контурами, как на рисунке или в примитивной живописи, а скорее расплывчатыми цветовыми пятнами, как у современных художников. После того как мы произвели разграничение, мы должны выделенное опять слить вместе. ...Можно спокойно усомниться в том, что на этом пути мы достигнем последней истины, от которой ждут всеобщего спасения, но мы все-таки признаем, что терапевтические усилия психоанализа избрали себе аналогичную точку приложения. Ведь их цель - укрепить Я, сделать его более независимым от Сверх-Я, расширить поле восприятия и перестроить его организацию так, чтобы оно могло освоить новые части Оно. Там, где было Оно, должно стать Я».

Врожденные идеи

-Сверх-Я

28. «Движение есть способ существования материи, следовательно, нечто большее, чем просто ее свойство. Не существует и никогда не могло существовать материи без движения. Движение в мировом пространстве, механическое движение менее значительных масс на отдельном небесном теле, колебание молекул в качестве теплоты, электрическое напряжение, магнитная поляризация, химическое разложение и соединение, органическая жизнь вплоть до ее высшего продукта, мышления, - вот те формы движения, в которых- в той или иной из них - находится каждый отдельный атом вещества в каждый данный момент». (Ф. Энгельс)

-диалектического материализма

Агностицизма

Идеализма

Платонизма

Уделение значительного места изложению взглядов Платона и Аристотеля обусловлено их ролью и теоретической значимостью их учений в процессе становления и развития психологического знания Древней Греции. Благодаря этим выдающимся ученым античная наука стала на многие века основополагающей для различных школ и направлений в понимании природы и сущности психического.

Платон (427-347 до н.э.)

Подлинное имя - Аристокл. Платон - прозвище (“платюс” - широкий, широкоплечий). Был одарен в гимнастике, музыке, поэзии. Учителя - Кратил и Сократ. Путешествовал в Египет, Финикию, Персию, Ассирию, Вавилонию, Сиракузы (на Сицилии, где продавался в рабство). Основатель Академии, которая просуществовала 915 лет (386 г. до н.э.- 529 г.). Первым ввел в науку аналитический метод исследования, понятия: противостояние, основа, диалектика, качество, божественное провидение.

Сочинения Платона. Проблема их подлинности и хронологии поставлена еще в античности, а в XIX веке вызвала к жизни т.н. “платоновский вопрос”. Список его сочинений включает 34 диалога, “Апологию Сократа”, 13 писем и 7 “неподлинных диалогов”. Психологические воззрения в большей степени отражены в трактате “Государство”, диалогах “Федон”, “Законы”, “Тимей”, “Федр”, “Пир”, “Софист”, “Парменид”, “Менон”, “Филеб”.

Космическая психология. Космос Платона - живое существо, наделенное разумом, осуществление бога в материи, из которой творится тело. Душа произведена демиургом раньше тела. Ее сущность заключается в неделимости и вечности (“тождественности”). Душа космоса состоит из частей - душ космических тел. Структура мировой души числовая. Мировая душа пронизывает тело космоса, объемлет его и выполняет две функции. Первая функция - движения (внешнее, соответствующее “тождественному”: движение сферы неподвижных звезд, и внутреннее, соответствующее “иному”: движение планет, Луны, Солнца). Вторая функция мировой души - познание. ”Тождественной” частью постигается идея, а “иной” - материя. Смесью этих частей познается вещь. Космическое знание выражается в слове. Таким образом, космическая психология Платона выступает в форме политеизма. Источником познания являются мифы, “которым приходится верить, чтобы не ослушаться закона”, рассказываемого детьми богов. Космическая психология Платона является мировоззренческой основой и ключом к пониманию его учения о душе как “посредствующем начале” между миром идей и вещей.

Тело и душа. Платон противопоставляет созданные богом смертные тела и бессмертные души. Причина заключается в том, что тело живого существа создано из частиц огня, земли, воды и воздуха, заимствованных у космоса, которые необходимо ему возвратить. Поэтому тело имеет назначение быть временным вместилищем и пристанищем души, ее рабом (идея телесной локализации души).

Для каждой части души существует определенное вместилище в теле: разумная часть - в голове (круглой, по форме подобной космосу), средняя часть - в груди, низшая - в брюшной полости. Через диафрагму связываются средняя и высшая часть души с низшей. Индивидуальная душа как “истечение” мировой души выше тела и не только властвует, но и должна соответствовать ему. Платоном различается девять видов душ, каждая из которых соответствует определенному разряду человека. Эти души “творятся” из остатков после создания души космоса: ”Божественному, бессмертному, умопостигаемому, единообразному, неразложимому, постоянному и неизменному в самом себе в высшей степени подобна наша душа”. Качество индивидуальных душ ниже качества души космоса, т.к. из остатка создается лишь разумная часть души, но существует и неразумная.

Платон делает логичный для своих взглядов вывод о смысле бытия человека, который заключается в борьбе тела и разума. Поэтому и Сократ в “Федоне” радуется смерти: “Тело не только доставляет нам тысячи хлопот - ему необходимо пропитание - но вдобавок подвержено недугам... Тело наполняет нас желаниями, страстями, страхами”.

Переселение душ. Платон верит в раннепифагорийский миф о переселении душ, которые вселяются в тела людей, животных и растений, в зависимости о того, насколько высшей части души удалось победить низшую. В диалоге “Федр” он раскрывает механизм сотворения душ, каждая из которых имеет свою звезду (число их постоянно). Отсюда аргумент в пользу бессмертия души. Из иерархии душ на звездах - разделение на богов и не-богов, иерархия профессий и классов. Попав в тело, душа забывает о своем занебесном происхождении, но способна к припоминанию ее. Земная красота - стимул для этого. При высшем напряжении познания душа желает исступить из тела.

Эрос. Исступление души описано в диалоге “Пир” Сократом в мифе об Эросе - сыне Пороса (боге богатства) и Пении (богини бедности). Платон наполняет эрос психологическим содержанием. Словами Сократа расширяется понятие любви как “желание блага и счастья”, “стремление к бессмертию”. Низшая, телесная разновидность любви -”зачатие и рождение есть проявление бессмертного начала в существе смертном”, способность к творческой деятельности - “ко всякому переходу от небытия к бытию”. Творческая любовь - любовь духовная (платоническая). Эрос в таком понимании - демон, вселяющий в человека стремление к прекрасному, творческому. Отсюда вывод Платона: противоречие эроса - движущая сила, пронизывающая мир, побуждающая к познанию и смерти - истинному приобщению к разуму.

Бессмертие души. В диалогах “Федон” и “Федр” выдвигаются пять аргументов в пользу бессмертия души: 1) все возникает из противоположного (сон из бодрствования, живое из неживого); души умирают и рождаются снова, иначе “все стало бы мертвым и жизнь бы исчезла” (закон сохранения душ); 2) познание есть припоминание; 3) души уподобляются идеям, которые вечны; 4) душа имеет свою идею - идею жизни, поэтому душа вечна как идея жизни; 5) душа - нечто самодвижущееся, а все самодвижущееся бессмертно; не душа питает тело, а тело душу; источник движения души в теле.

Вместе с тем Платон оговаривает, что бессмертна только разумная часть души. Снизошедшая с неба душа не возвращается на небо в течение десяти тысяч лет - мирового года (исключение составляют философы). По прошествии срока, - пишет Платон в “Государстве”, - души идут в суд, в котором выбирают свое будущее воплощение. А это - уже попытка мыслителя утвердить акт свободной воли, сочетать предопределение со свободой выбора человека.

Теория познания. Чувственное познание. Платон утверждает, что души, находясь на небе, питаются созерцанием идеального мира. Снизойдя на землю, вселившись в тела, они забывают о занебесном. Отныне их питает не сверхчувственное умозрение, а чувственное восприятие. Но питает только низшую часть души, отчего она тяжелеет. Платон тем самым не отвергает возможность чувственного познания.

У человека среди чувств он выделяет: гнев, страх, желание, печаль, любовь, ревность, в которых удовольствия смешаны со страданием. Предлагаются различные основания для классификации удовольствий, которые он делит на низшие (связанные с физическими потребностями) и высшие (связанные с эстетическими и умственными занятиями); обусловленные тремя началами души (общие с животными и растениями - неразумные, разумные и соответствующие “яростному духу”); сильные-большие (где отсутствует мера) и малые (которым свойственна соразмерность); душевные как предваряющие телесные. Платон описывает особенности зрения, обоняния, осязания, слуха. Но значение чувственного знания принижено, оно, как подчеркивается в диалоге “Тимей”, является лишь “забавой”. Сами чувства не могут быть источником знания.

Способ познания. Из концепции чувственного восприятия Платоном делается вывод о том, что “знание - это припоминание. Найти знание в самом себе - это значит припомнить”. В диалоге “Менон” мальчик-раб при помощи Сократа не путем логических операций, а якобы припоминанием решает геометрическую задачу. Вещи, на его взгляд, - отражение идей в материи. Противоречивость вещей имеет эвристическое знание, толкает к исследованиям. Самое главное в припоминании - искусство логического рассуждения, философской беседы, вопросов и ответов. “Истинные мнения, если их разбудить вопросами, становятся знаниями”.

Виды знания. Теорию познания Платон логически завершает ответом на вопрос о возможных его результатах, заключенных в определенном содержании. В этой связи он выделяет следующие его виды:

Во-первых, знание совершенно достоверное без примеси лжи и заблуждения - знание идей, получаемое до вселения души в тела непосредственным умозрением идей, а после вселения в тела - путем диалектического припоминания;

Во-вторых, близкое к достоверному знание чисел и основанных на них наук, служащих пропедевтикой к диалектике и знанию идей;

В-третьих, знание мнимое, смесь истины и заблуждения, эмпирическое и физическое “знание” вещей чувственного мира, опирающееся на чувственное восприятие, в котором нет истины. К этому виду знания примыкает воображение, благодаря которому человек не столько воспринимает естественные вещи, сколько творит искусственные, занимаясь ремеслами и искусствами;

В-четвертых, знание материи, которую нельзя познать ни разумом (материя не идея), ни чувствами (материя неконкретна). Понятие о ней насильственно, составляется путем отрицания.

Обозначенные фрагменты гносеологии Платона показывают ее оригинальную для античности интерпретацию, проявляющуюся в антисенсуализме и отрицании возможности послеопытного знания.

Таким образом, учение о душе Платона явилось выдающейся попыткой на высочайшем уровне обобщений-абстракций решить вставшие в античности психологические проблемы: определения соотношения и характера связей души и тела, познаваемости окружающего мира, объективности человеческого знания. Внутренний мир человека, по Платону, идеален, его догматы - априорны, но уже не мифологичны. Исследуя человеческую личность, он обращается к конкретным ее проявлениям: мотивам, чувствам, воле, речи.

Вместе с тем концепции выдающегося античного мыслителя преследовали этические и педагогические цели: ”Если душа бессмертна, она требует заботы не только на нынешнее время, которое мы называем жизнью, но на все времена, и если кто не заботится о своей душе, впредь мы будем считать грозной опасностью”.

Идея бессмертия души Платона имеет глубокий психологический смысл, заключающийся в положении о том, что духовный опыт не умирает со смертью человека: он вечен и нуждается в освоении, преемственности и продолжении. Его идеи о субстанциональности душ и их дифференциации, первичности образа материальному процессу, классификации чувств и потребностей, уровнях познаваемости мира и источниках жизненных сил человека, послужили предметом осмысления многих поколений исследователей. Проблематика, поднятая Платоном, представляется для психологии очень ценной и поистине неиссякаемой - вечной.

Аристотель (384-322 до н.э.)

Гениальный мыслитель, ученый-энциклопедист, основатель перипатетической школы, родился во фракийском городе Стагире. Завершил образование в платоновской Академии, где из ученика стал философом. После смерти Платона жил в малоазийском городе Атарнее, на острове Лесбос, а с 343 г. до н.э. - при дворе македонского царя в качестве воспитателя его сына Александра. По возвращении в 355 г. до н.э. в Афины организует свою школу - Ликей, где работает над систематизацией научных знаний. После смерти Александра Македонского, скомпрометированный связями с его двором, эмигрировал в 323 году в Халкиду на острове Эвбея, где и умер.

Сочинения. Обширное литературное наследие Аристотеля, дошедшее до нас не полностью, отразило круг интересов ученого: логика, гносеология, онтология, космология, физика, зоология, экономика, политика, этика, педагогика, риторика, эстетика. Наиболее значимыми для понимания психологических взглядов античного мыслителя являются его труды “О душе”, “Метафизика”, “О возникновении животных”, “Вторая аналитика”, “О памяти”, “О сновидениях”.

Следуя присущим античности мировоззренческим установкам, Аристотель в учении о душе выступает с позицией ярко выраженной телеологической направленности. Ум, по его словам, “действует ради чего-нибудь” - цели. В то же время в гносеологической концепции он убежден, что существует вне и независимо от нашего сознания объективный мир, что мы можем познавать этот мир благодаря его воздействию на наши чувства. Данные взгляды определили развитие Аристотелем важнейших категорий античной психологии.

Сознание. В определении ученого под сознанием понимаются обусловленные ощущением формы, которые возникли вследствие воздействия чувственно воспринимаемых качеств “внешнего” на органы человека. Благодаря формам качество предметов приобретает природу объектов души: факт вещного мира превращается в факт сознания. Выделяя у человека высшие душевные процессы, их разумную часть, ученый качественно отделяет людей от животных и растений. Не употребляя собственно термина “сознание”, определяются его сущностные черты - производность от внешнего мира и функциональная зависимость от человеческого организма. Тем самым закладывается зерно сомнений под субстанциональность идей.

Ощущение. Концепции ощущений Аристотель уделил особое внимание. Их рассмотрению посвящены V-XII главы первой и I-IV главы второй книг сочинения “О душе”. Из способности ощущения образуются предпосылки - начала познания. В трактовке данного познавательного процесса выделяются следующие положения:

Ощущение есть состояние движения - страдательное (производное от внешнего) состояние, которое не может существовать без внешнего воздействия: “Ощущение есть восприятие чувственных форм без материи... запечатлевает предметы, имеющие цвет, вкус, но не как отдельные вещи, а как нечто имеющее качество... Ощущаемое есть пространственная величина, но ни способность ощущать, ни само ощущение не есть величина пространственная”;

Ощущение есть способность, а не действующая сила (“подобно воску, который воспринимает отпечаток золотой печати, а не золото. В душе получается не камень, а образ камня”);

Процесс ощущения есть уподобление воспринимаемому объекту и является исходным по отношению к памяти, воображениям, суждениям и т.д. (высшим познавательным процессам): “существо, не имеющее ощущений, ничему не научится и ничего не поймет”;

Ощущение отличается от знания “тем, что сила, производящая его (ощущение), идет извне - от видимого, слышимого и других деятелей, возбуждающих чувства. Причина этого заключается в том, что действительным ощущением воспринимаются отдельные, единичные явления, знание же имеет дело со всеобщим, а это последнее существует некоторым образом в самой душе. Потому мыслить может всякий, когда угодно, ощущение же не зависит от нашей воли, для него необходимо присутствие возбуждающего ощущение предмета”.

Чувственное познание. Аристотель строит ступени познания, основными компонентами которого являются ощущение, воображение, мышление. Данные состояния души приводят от восприятия внешних предметов человеком к знанию. Подобная иерархичность обусловила разделение процесса познания на чувственное и разумное (мышление).

Чувственное познание как состояние страдания, некоторого движения или изменения в человеческом организме, имеет двоякий смысл: в формах возможности и действительности-осуществления. “Существует, - пишет Аристотель в трактате “О душе”, - два вида изменения: переход к состоянию утраты и переход к обладанию и выявлению своих задатков от природы”.

Под формой возможности подразумевается, во-первых, общая принадлежность к роду существ, способных к какому-либо роду деятельности, и, во-вторых, проявление этой способности отдельными субъектами.

Анализируя форму действительности, Аристотель приводит пример с человеком “знающим”, “знающим грамматику” и “применяющим знания грамматики” как проявление одинаковой способности к знаниям, к конкретному ее осуществлению и фактической реализации. Отсюда вводится понимание души как “энтелехии” тела - способе жизнедеятельности живых существ, осуществлении способности знания в процессе перехода из возможности в действительность.

Тело и душа. В процессе чувственного восприятия принимают участие тело и душа. В душе чувственно воспринимаемый объект существует в потенции, в виде особых форм (специфического существования предметов, которое составляет необходимую предпосылку возможности их чувственного познания). Тело подвергается воздействию внешнего мира (“в страдательном состоянии”), испытывает движение, чтобы начал действовать внутренний механизм души, превращающий возможность в действительность. Особое место в своих рассуждениях Аристотель уделяет единству души и тела: ”Потенциально живым телом является не лишенное души, но душой обладающее. ... Души от тела отделить нельзя”.

Разумное познание. Для разрешения проблемы различения внешних качеств в процессе чувственного познания вводится понятие “способность различения”, благодаря которой живое существо бывает способным к чувственному восприятию различий в качествах (что является областью познания разумного): “Невозможно различать посредством отдельных чувств, что сладкое есть нечто отличное от белого... необходимо, чтобы нечто единое засвидетельствовало это различие.” Способности различения обусловили совокупность источников познания, которая объединяет мнения, знания, индукцию, мышление.

Первой и исходной ступенью разумного познания является мнение, имеющее в своей основе умозаключение и веру: “Невозможно иметь мнения, которым не доверяешь”. Мнение постигается с помощью опыта и составляется на основании суждения, предметное содержание которого может изменяться. Исходя из этого мнение, может быть истинным или ложным (истинно - только знание). Мнение является эмпирическим методом познания, поэтому может быть заблуждением и распространяться на область чувственных, подверженных уничтожению и изменению вещей, фактов.

Проблема научного знания раскрывается Аристотелем в “Метафизике” и “Второй аналитике”. Его предметом является всеобщее - “то, что всегда и повсюду, имеется в наличности, что присутствует у каждого и всегда.” Научное знание поднимает на высшую стадию познание внешнего мира интеллектом человека. Мыслителем выделяются отличительные признаки научного знания: существование в форме определений и доказательств; ему не “подведомственны” единичные сущности, наделенные материей; в отличие от восприятия предметом знания является всеобщее и необходимое, а не единичное и случайное; в отличие от мнения знание в форме суждения всегда истинно; знание приводит к пониманию основ (причин) необходимости существования вещи.

И тем не менее Аристотель считает: познание вещей с помощью понятий имеет место лишь при том условии, если объемлемая понятием всеобщность не только мыслится, но и в действительности существует.

Принципы знания. Научное знание исходит из совокупности строго доказуемых, вытекающих одно из другого положений, рассуждает мыслитель. Но всякий ряд положений в процессе исследования упирается, в конце концов, в те из них, которые не только не доказуемы, но и не нуждаются в доказательствах, т.к. носят характер достоверности и без них. Принципы разума черпают свое происхождение в предметах восприятия, ибо разум приходит к познанию сущностей вещей лишь с помощью опыта. В третьей книге трактата “О душе” он пишет: “Способность души к ощущению и познанию в возможности одна и та же: способность к познанию относительно познаваемого, а способность к ощущению - относительно ощущаемого. Однако необходимо, чтобы способность эта состояла из предметов или из форм. Из предметов она не состоит, ибо в душе находится не камень, а форма камня, так что душа как бы является рукою: как рука есть орудие орудий, так и разум есть форма форм, а ощущение - форма всего ощущаемого.

Так как, по-видимому, не существует предмета, который существовал бы независимо от чувственно воспринимаемой величины, то предметы мысли находятся в чувственно постигаемых формах; сюда относится и то, что называется абстракциями, что составляет свойства и состояния чувственно ощущаемого”.

Разум. Исследованию разума посвящены главы третьей книги сочинения “О душе”. Результаты его анализа довольно противоречивы: ибо, с одной стороны, “немыслимо уму быть связанным с телом”, с другой -”существо, не имеющее никаких ощущений, ничего не может ни познать, ни понять”. Выход из обозначенного противоречия - в учении об уме (Аристотель употреблял термины “разум” и “ум” в качестве синонимов) как “деятельном” начале и об уме “страдательном”.

Деятельный разум. “Так как повсюду в природе имеется то, что составляет материю для каждого рода предметов, и это потенциально (в возможности) содержит все существующее, с другой же стороны, имеются причина и действующее начало для созидания всего, причем отношение между ними такое же, как между искусством и материалом, то необходимо, чтобы и в душе заключались эти различные стороны.”

Выражением этого и является ум, всем становящийся и все порождающий. Он подобен свету, выявляющему цвета, потенциально существующие. Он постоянно деятелен. Только будучи отделенным от тела, он оказывается тем, что он есть на самом деле: нечто бессмертное и вечное. Поэтому деятельный разум - ум, не “приложившийся” к мысленным предметам (понятиям, всеобщностям), является умом лишь в возможности. В деятельном разуме не может быть лжи, т.к. мыслит он понятиями, предмет “берется в самой сути его” и “всегда усматривается истинное”.

Страдательный разум находится в человеке. Он преходящ, без первого он ничего не может мыслить. Проявляется страдательный ум тогда, когда обращается к мысленным предметам. Он есть ум, осуществляющийся или пребывающий в состоянии осуществления, т.е. ум в действительности. В страдательном разуме встречаются ложь и истина, т.к. соединяются понятия. “Ошибка всегда заключается именно в сочетании”, в приписывании чего-либо кому-либо.

Связь деятельного и страдательного разума в том, что находящийся в человеке страдательный разум есть форма существования деятельного.

При определении роли внешних чувств в ходе мыслительной деятельности разума Аристотель подчеркивает, что “мыслящей душе образы свойственны подобно чувственным восприятиям... Душа никогда не мыслит без образов. Мыслящее начало мыслит формы (идеи) в образах”. Но образы относятся к области чувственного познания, опирающегося на предметы внешнего мира.

Изложенные позиции отразили отношение мыслителя к одной из центральных категорий учения о душе: разум представляется мыслящим началом всех начал или формой форм. Он есть первый двигатель всего - область, где пребывают формы и их выразитель. В то же время положение о том, что знания не даны человеку свыше и не вложены в него готовыми, утверждает необходимость его мыслительной деятельности.

Учение о душе занимает центральное место в мировоззрении Аристотеля. Выдающийся древнегреческий мыслитель - первый, от которого дошли систематизированные трактаты по психологии. Их роль для дальнейшего развития этой науки трудно переоценить. Творчество великого систематизатора науки представляет ценность для психологии глубоким, логическим анализом ее проблем: о предмете психологических знаний, определение души, ее функций и видов, соотношение телесного и духовного, сущности человека как “существа общественного” и его разума.

Аристотелю принадлежит приоритет в постановке и решении вопросов, определивших направления исследований целых поколений ученых и школ психологии. Наряду с уже обозначенными выше положениями к ним следует отнести:

Формирование системы психологических понятий на основе созданного объективно-генетического метода;

Обоснование гипотезы, через много веков оформленной в закон ассоциаций, а также первую попытку определить их физиологический механизм;

Синтез античных представлений о чувствах, характере и воле человека, разработку проблемы аффектов, детерминированных внутренними и внешними факторами;

Утверждение биопсихического и эволюционного подходов в толковании явлений и процессов душевной жизни человека;

Введение понятия “об общем чувствилище” как главном психическом центре, воспринятое и развиваемое вплоть до XIX века физиологией и медициной;

Попытку внедрения психогностического и психофизиологического подходов в решении проблемы детерминации органических и психических функций, освоения человеком всеобщих истин;

Отражение собственных законов мышления, обоснованных в логически выводимых научных понятиях и категориях, являющихся предметом анализа и развития от античности до современности.

Связанный с именем Аристотеля прорыв в понимании природы психического получил резонанс в веках. Обращаясь к творчеству великого ученого, мы еще раз убеждаемся в неисчерпаемости его психологических воззрений, их познавательного оптимизма, обращенного в будущее, необходимости постоянной учебы у родоначальника и первого систематизатора науки о душе.

Четыре доказательства бессмертия души.

Аргумент первый: взаимопереход противоположностей (70с – 72е)

Вначале излагается миф о душепереселении, который сам по себе, конечно, еще не есть логический аргумент: «Есть древнее учение – мы его уже вспоминали, – что души, пришедшие отсюда, находятся там и снова возвращаются сюда, возникая из умерших» (70c) .

Логическая аргументация основана на понятии становления, или постоянного перехода одного в другое: если есть большее, то, значит, есть и меньшее, в сравнении с которым только и могло возникнуть большее; то же относится и к изменениям силы, скорости, разъединению и соединению, охлаждению и нагреванию, сну и бодрствованию, а следовательно, к жизни и смерти, оживанию и умиранию души при жизни тела и после смерти тела (70е – 72а):

«Сократ : Давай спросим себя: если существуют противоположные вещи, необходимо ли, чтобы одна непременно возникала из другой, ей противоположной? Например, когда что-нибудь становится больше, значит ли это с необходимостью, что сперва оно было меньшим, а потом из меньшего становится большим?».

Без допущения постоянного перехода противоположностей друг в друга все остановилось бы только на какой-нибудь одной из противоположностей, т.е. стало бы смертью. Следовательно, душа после смерти тела переходит в другое состояние уже без земного тела, а неземная душа опять переходит в земное существование, т.е. взаимопереход противоположностей осуществляется здесь как космический круговорот душ (72b-e):

«Представь себе, например, что существует только засыпание и что пробуждение от сна его не уравновешивает, – ты легко поймешь, что в конце концов сказание об Эндимионе оказалось бы вздором и потеряло всякий смысл, потому что и все остальное также погрузилось бы в сон. И если бы все только соединялось, прекратив разъединяться, очень быстро стало бы по слову Анаксагора: «Все вещи [были] вместе». И точно так же, друг Кебет, если бы все причастное к жизни умирало, а умерев, оставалось бы мертвым и вновь не оживало, – разве не совершенно ясно, что, в конце концов все стало бы мертво и жизнь бы исчезла?» (72е).

Аргумент второй: знание как припоминание того, что было до рождения человека (73а – 78b)

Мы всегда при помощи одного вспоминаем что-нибудь другое, более или менее существенное: «Мы теперь припоминаем, мы должны были знать в прошлом, – вот что с необходимостью следует из этого довода. Но это было бы невозможно, если бы наша душа не существовала уже в каком-то месте, прежде чем родиться в нашем человеческом образе. Значит, опять выходит, что душа бессмертна» (73а).

Из этих воспоминаний для нас важно сейчас припоминание по данной вещи того, чтó она значит, ее смысла или понятия:

«Тогда, может быть, мы сойдемся и на том, что знание, если оно возникает таким образом, каким именно, я сейчас скажу, – это припоминание? Если человек, что-то увидев, или услыхав, или восприняв иным каким-либо чувством, не только узнает это, но еще и примыслит нечто иное, принадлежащее к иному знанию, разве не вправе мы утверждать, что он вспомнил то, о чем мыслит?» (73с).

Платон анализирует равенство как отвлеченное понятие (74b – 75а):

«Тогда представь себе, что человек, увидев какой-нибудь предмет, подумает: «То, что у меня сейчас перед глазами стремится уподобиться чему-то иному из существующего, но таким же точно сделаться не может и остается ниже, хуже». Согласимся ли мы, что этот человек непременно должен заранее знать второй предмет, который он находит схожим с первым, хоть и не полностью?

– Непременно согласимся.

– Прекрасно. А разве не такое же впечатление у нас составляется, когда речь идет о равных вещах и равенстве самом по себе?

– Совершенно такое же!

– Ну, стало быть, мы непременно должны знать равное само по себе еще до того, как впервые увидим равные предметы и уразумеем, что все они стремятся быть такими же, как равное само по себе, но полностью этого не достигают».

Далее Платон продолжает рассуждение о том, чтобы эти различные предметы признать в каком-нибудь отношении равными, мы уже раньше того должны иметь понятие равенства, и это понятие при сопоставлении равных предметов только вспоминается:

«Прежде чем начать видеть, слышать и вообще чувствовать, мы должны были каким-то образом узнать о равном самом по себе – что это такое, раз нам предстояло соотносить с ним равенства, постигаемые чувствами: ведь мы понимаем, что все они желают быть такими же, как оно, но уступают ему».(75с.).

Платон продолжает мысль о том, что наши души существовали раньше нашего рождения, а если к этому присоединить еще первый аргумент о взаимопереходе противоположностей, то это значит и то, что они будут существовать также и после нашей смерти:

« Сократ : Тогда, Симмий, вот к чему мы пришли: если существует то, что постоянно у нас на языке, – прекрасное, и доброе, и другие подобного рода сущности, к которым мы возводим все, полученное в чувственных восприятиях, причем обнаруживается, что все это досталось нам с самого начала, – если это так, то с той же необходимостью, с какой есть эти сущности, существует и наша душа, прежде чем мы родимся на свет. Если же они не существуют, разве не шло бы наше рассуждение совсем по-иному? Значит, это так, и в равной мере необходимо существование и таких сущностей, и наших душ еще до нашего рождения, и, видимо, если нет одного, то нет и другого?» (76е).

Аргумент третий: самотождество идеи (эйдоса) души (78b – 96а)

Душа ближе и подобнее безвидным существам, а тело – видимым:

«– Примем и это, – согласился Кебет. – Пойдем дальше, – сказал Сократ. – В нас самих есть ли что-нибудь – тело или душа – отличное [от этих двух видов]?

– Ничего нет.

– К какому же из двух видов [сущего] ближе тело?

– Каждому ясно, что к зримому.

– А душа? Зрима она или незрима?

– [Незрима], по крайней мере для людей» (79b).

Душа и тело представляют собой нечто единое, одно существо (79е – 80а), тем не менее душа ближе к тождественному, божественному, управляющему, а тело – к изменчивому, земному и управляемому:

«божественному, бессмертному, умопостигаемому, единообразному, неразложимому, постоянному и неизменному самому по себе в высшей степени подобна наша душа, а человеческому, смертному, постигаемому не умом, многообразному, разложимому и тленному, непостоянному и несходному с самим собою подобно – и тоже в высшей степени – наше тело» (80b).

Платон рассуждает о том, что душа получает награды, если она при жизни тела воздерживалась от телесных вожделений и стремилась к примату разума. Однако если душа при жизни тела подчинялась ему, а не философии, ей последует наказание и дальнейшее переселение в грубые животные тела (80с – 84b):

«А разделяя представления и вкусы тела, душа, мне кажется, неизбежно перенимает его правила и привычки, и уже никогда не прийти ей в Аид чистою – она всегда отходит, обремененная телом, и потому вскоре вновь попадает в иное тело и, точно посеянное зерно, пускает ростки. Так она лишается своей доли в общении с божественным, чистым и единообразным.» (83е).

«Внося во все успокоение, следуя разуму и постоянно в нем пребывая, созерцая истинное, божественное и непреложное и в нем обретая для себя пищу, душа полагает, что так именно должно жить, пока она жива, а после смерти отойти к тому, что ей сродни, и навсегда избавиться от человеческих бедствий. Благодаря такой пище и в завершение такой жизни, Симмий и Кебет, ей незачем бояться ничего дурного, незачем тревожиться, как бы при расставании с телом она не распалась, не рассеялась по ветру, не умчалась неведомо куда, чтобы уже нигде больше и никак не существовать». (84b)

Далее в диалоге Платон приводит сомнения пифагорейца Симмия: если душа такова, какой обрисовал ее Сократ, то она подобна гармонии звуков, издаваемых лирой, так что если лира погибла, то тем самым погибла и гармония ее звуков:

«И верно, в настроенной лире гармония – это нечто невидимое, бестелесное, прекрасное и божественное, а сама лира и струны – тела, то есть нечто телесное, сложное, земное и сродное смертному…И если душа – это действительно своего рода гармония, значит, когда тело чрезмерно слабеет или, напротив, чрезмерно напрягается – из-за болезни или иной какой напасти, – душа при всей своей божественности должна немедленно разрушиться, как разрушается любая гармония, будь то звуков или же любых творений художников; а телесные останки могут сохраняться долгое время, пока их не уничтожит огонь или тление». (86аd).

В диалоге приводятся сомнения Кебета: если душа и существует до тела, то еще неизвестно, будет ли она существовать также и после смерти тела (86е – 88b).

«… тело ведь изнашивается и отмирает еще при жизни человека, и, стало быть, душа беспрерывно ткет наново, заменяя сношенное. И когда душа погибает, последняя одежда на ней непременно должна быть цела – она одна только и переживает душу. Лишь после гибели души обнаруживает тело природную свою слабость и скоро истребляется тлением… Допустим, со всем этим мы согласимся, но не признаем, что душа не несет никакого ущерба в частых своих рождениях и не погибает однажды совершенно в какую-то из своих смертей, – а никто не похвастается, будто знает хоть что-нибудь об этой последней смерти и о разрушении тела, несущем гибель душе, ибо такое ощущение никому из нас не доступно. Раз это так, не следует нам выказывать отвагу перед смертью; она просто безрассудна, такая отвага, – ведь доказать, что душа совершенно бессмертна и неуничтожима, мы не можем. А раз не можем, умирающий непременно будет бояться за свою душу, как бы, отделяясь от тела на этот раз, она не погибла окончательно» (87е-88b).

Сократ рассуждает о необходимости доверять только истинному рассуждению, а не слабым человеческим поступкам и словам (88с – 91е):

«Это все равно, – сказал Сократ. – Но прежде всего давай остережемся одной опасности.

– Какой опасности? – спросил я (т.е. Федон – примеч.).

– Чтобы нам не сделаться ненавистниками всякого слова, как иные становятся человеконенавистниками, ибо нет большей беды, чем ненависть к слову. Рождается она таким же точно образом, как человеконенавистничество. А им мы проникаемся, если сперва горячо и без всякого разбора доверяем кому-нибудь и считаем его человеком совершенно честным, здравым и надежным, но в скором времени обнаруживаем, что он неверный, ненадежный и еще того хуже. Кто испытает это неоднократно, и в особенности по вине тех, кого считал самыми близкими друзьями, тот в конце концов от частых обид ненавидит уже всех подряд и ни в ком не видит ничего здравого и честного. Тебе, верно, случалось замечать, как это бывает…

Итак, – продолжал он, – прежде всего охраним себя от этой опасности и не будем допускать мысли, будто в рассуждениях вообще нет ничего здравого, скорее будем считать, что это мы сами еще недостаточно здравы и надо мужественно искать полного здравомыслия: тебе и остальным – ради всей вашей дальнейшей жизни, мне же – ради одной только смерти. Сейчас обстоятельства складываются так, что я рискую показаться вам не философом, а завзятым спорщиком, а это уже свойство полных невежд. Они, если возникает разногласие, не заботятся о том, как обстоит дело в действительности; как бы внушить присутствующим свое мнение – вот что у них на уме. В нынешних обстоятельствах, мне кажется, я отличаюсь от них лишь тем, что не присутствующих стремлюсь убедить в правоте моих слов – разве что между прочим, – но самого себя, чтобы убедиться до конца. Вот мой расчет, дорогой друг, и погляди, какой своекорыстный расчет: если то, что я утверждаю, окажется истиной, хорошо, что я держусь такого убеждения, а если для умершего нет уже ничего, я хотя бы не буду докучать присутствующим своими жалобами в эти предсмертные часы, и, наконец, глупая моя выдумка тоже не сохранится среди живых – это было бы неладно, – но вскоре погибнет. Вот как я изготовился, Симмий и Кебет, чтобы приступить к доказательству. А вы послушайтесь меня и поменьше думайте о Сократе, но главным образом – об истине; и если решите, что я говорю верно, соглашайтесь, а если нет – возражайте, как только сможете. А не то смотрите – я увлекусь и введу в обман разом и себя самого, и вас, а потом исчезну, точно пчела, оставившая в ранке жало».

Платон приводит разъяснения Сократа: душа не есть гармония, строй, подобный тому, который создается лирой, но существует, как сказано выше, до тела в виде сущности именуемой бытием (92а-e):

«Сколько я помню, мы говорили, что душа существует до перехода своего в тело с такой же необходимостью, с какою ей принадлежит сущность, именуемая бытием. Это основание я принимаю как верное и достаточное и нимало в нем не сомневаюсь. А если так, я, по-видимому, не должен признавать, что душа есть гармония, кем бы этот взгляд ни высказывался – мною или еще кем-нибудь.»

Аргумент четвертый: теория души как эйдоса жизни (96а – 107b)

Сократ рассказывает о своих прежних занятиях натурфилософией:

«Тогда послушай. В молодые годы, Кебет. у меня была настоящая страсть к тому виду мудрости, который называют познанием природы. Мне представлялось чем-то возвышенным знать причины каждого явления – почему что рождается, почему погибает и почему существует. И я часто бросался из крайности в крайность и вот какого рода вопросы задавал себе в первую очередь: когда теплое и холодное вызывают гниение, не тогда ли, как судили некоторые, образуются живые существа? Чем мы мыслим – кровью, воздухом или огнем? Или же ни тем, ни другим и ни третьим, а это наш мозг вызывает чувство слуха, и зрения, и обоняния, а из них возникают память и представление, а из памяти и представления, когда они приобретут устойчивость, возникает знание?

Размышлял я и о гибели всего этого, и о переменах, которые происходят в небе и на Земле, и все для того, чтобы в конце концов счесть себя совершенно непригодным к такому исследованию. Сейчас я приведу тебе достаточно веский довод. До тех пор я кое-что знал ясно – так казалось и мне самому, и остальным, – а теперь, из-за этих исследований, я окончательно ослеп и утратил даже то знание, что имел прежде, – например, среди многого прочего перестал понимать, почему человек растет. Прежде я думал, что это каждому ясно: человек растет потому, что ест и пьет. Мясо прибавляется к мясу, кости – к костям, и так же точно, по тому же правилу, всякая часть [пищи] прибавляется к родственной ей части человеческого тела и впоследствии малая величина становится большою. Так малорослый человек делается крупным. Вот как я думал прежде. Правильно, по-твоему, или нет?» (96аd).

Сократ критикует определение причин с позиции натурфилософии:

«Теперь, клянусь Зевсом, – сказал Сократ, – я далек от мысли, будто знаю причину хотя бы одной из этих вещей. Я не решаюсь судить даже тогда, когда к единице прибавляют единицу, – то ли единица, к которой прибавили другую, стала двумя, то ли прибавляемая единица и та, к которой прибавляют, вместе становятся двумя через прибавление одной к другой» (96е).

Исследование физических причин ни к чему не приводит даже у Анаксагора с его учением о космическом Уме: остается неизвестным, почему Земля плоская или круглая и как произошел физический мир, и уж тем более остается неизвестной подлинная причина пребывания Сократа в тюрьме, которая есть результат вовсе не строения его тела, но приговора афинян и его собственного нежелания покидать тюрьму (97с – 99с).

Сократ излагает мысль о философской рефлексии в отвлеченных понятиях:

«После того, – продолжал Сократ, – как я отказался от исследования бытия, я решил быть осторожнее, чтобы меня не постигла участь тех, кто наблюдает и исследует солнечное затмение. Иные из них губят себе глаза, если смотрят прямо на Солнце, а не на его образ в воде или еще в чем-нибудь подобном, – вот и я думал со страхом, как бы мне совершенно не ослепнуть душою, рассматривая вещи глазами и пытаясь коснуться их при помощи того или иного из чувств. Я решил, что надо прибегнуть к отвлеченным понятиям и в них рассматривать истину бытия, хотя уподобление, которым я при этом пользуюсь, в чем-то, пожалуй, и ущербно» (99е).

Платон излагает учение о причинах. Подлинной причиной вещей является то, чтó в них существует само по себе:

«Если существует что-либо прекрасное помимо прекрасного самого по себе, оно, мне кажется, не может быть прекрасным иначе, как через причастность прекрасному самому по себе. Так же я рассуждаю и во всех остальных случаях. Признаёшь ты эту причину?»(100с).

Это значит понимать причину как понятие, или смысл (λόγος), благодаря которому и определяется «истина сущего»« это и есть идея (είδος), которой причастно все существующее и от которой все получает свое имя.

Однако если Симмий ниже Федона и выше Сократа и сразу причастен идее большой величины и малой величины, то это не значит, что сами понятия большого и малого смешиваются или переходят одно в другое; это значит только то, что большое и малое берутся здесь не абсолютно, но только в сравнении с чем-нибудь другим, т.е. относительно. Смешивается и переходит одно в другое то, что подчинено этим понятиям, но не самые понятия; и если подчиненное одному понятию становится подчиненным другому понятию, то первое понятие отступает или гибнет для данного предмета (102d – 103с). Поэтому вещи хотя и не противоположные друг другу, например огонь и снег или двойка и тройка, но причастные противоположным идеям, т.е. понятиям тепла и холода или понятиям четности и нечетности, не терпят в себе одновременного присутствия противоположных идей, так что огонь, превращаясь в снег, теряет идею холода, и двойка, превращаясь в тройку, теряет идею четности (103d – 105с):

«Я говорил, что мы должны определить, что, не будучи противоположным чему-то иному, все же не принимает этого как противоположного. Вот, например, тройка: она не противоположна четному и тем не менее не принимает его, ибо привносит нечто всегда ему противоположное. Равным образом двойка привносит нечто противоположное нечетности, огонь – холодному и так далее. Теперь гляди, не согласишься ли ты со следующим определением: не только противоположное не принимает противоположного, но и то, что привносит нечто противоположное в другое, приближаясь к нему, никогда не примет ничего сугубо противоположного тому, что оно привносит. Вспомни-ка еще разок (в этом нет вреда – слушать несколько раз об одном и том же): пять не примет идеи четности, а десять, удвоенное пять, – идеи нечетности. Разумеется, это – десятка, – хоть сама и не имеет своей противоположности, вместе с тем идеи нечетности не примет. Так же ни полтора, ни любая иная дробь того же рода не примет идеи целого, ни треть, как и все прочие подобные ей дроби. Надеюсь, ты поспеваешь за мною и разделяешь мой взгляд».

Отсюда вывод и для души: как четность несовместима с нечетностью, так и душа, будучи жизнью тела, несовместима с его смертью; и когда умирает тело, то душа не умирает, а только отступает от тела:

«Если бессмертное неуничтожимо, душа не может погибнуть, когда к ней приблизится смерть: ведь из всего сказанного следует, что она не примет смерти и не будет мертвой! Точно так же, как не будет четным ни три, ни [само] нечетное, как не будет холодным ни огонь, ни теплота в огне!» (106b).

Подведем теперь итог всем четырем аргументам платоновского «Федона» о бессмертии души. Все эти аргументы, кроме первого, базируются на том, что всякая вещь имеет свою идею; значит, и душа имеет свою идею.

Этические выводы из учения о душе (107с – 108с)

Платон пишет о том, что если бы со смертью тела погибала и душа, то дурным людям не о чем было бы беспокоиться. Но так как душа после смерти тела остается, она несет на себе язвы всех преступлений, совершенных ею при жизни тела:

«…раз выяснилось, что душа бессмертна, для нее нет, видно, иного прибежища и спасения от бедствий, кроме единственного: стать как можно лучше и как можно разумнее. Ведь душа не уносит с собою в Аид ничего, кроме воспитания и образа жизни, и они-то, говорят, доставляют умершему либо неоценимую пользу, либо чинят непоправимый вред с самого начала его пути в загробный мир.» (107d).

Платон рассказывает о путешествии души в загробном мире:

« Когда человек умрет, его гений, который достался ему на долю еще при жизни, уводит умершего в особое место, где все, пройдя суд, должны собраться, eчтобы отправиться в Аид с тем вожатым, какому поручено доставить их отсюда туда. Обретя там участь, какую и должно, и пробывши срок, какой должны пробыть, они возвращаются сюда под водительством другого вожатого, и так повторяется вновь и вновь через долгие промежутки времени. Но путь их, конечно, не таков, каким его изображает Телеф у Эсхила. Он говорит, что дорога в Аид проста, но мне она представляется и не простою и не единственной: ведь тогда не было бы нужды в вожатых, потому что никто не мог бы сбиться, будь она единственной, эта дорога. Нет, похоже, что на ней много распутий и перекрестков: я сужу по священным обрядам и обычаям, которые соблюдаются здесь у нас.

Если душа умеренна и разумна, она послушно следует за вожатым, и то, что окружает ее, ей знакомо. А душа, которая страстно привязана к телу, как я уже говорил раньше, долго витает около него – около видимого места, долго упорствует и много страдает, пока наконец приставленный к ней гений силою не уведет ее прочь. Но остальные души, когда она к ним присоединится, все отворачиваются и бегут от нее, не желают быть ей ни спутниками, ни вожатыми, если окажется, что она нечиста, замарана неправедным убийством или иным каким-либо из деяний, которые совершают подобные ей души. И блуждает она одна во всяческой нужде и стеснении, пока не исполнятся времена, по прошествии коих она силою необходимости водворяется в обиталище, коего заслуживает. А души, которые провели свою жизнь в чистоте и воздержности, находят и спутников, и вожатых среди богов, и каждая поселяется в подобающем ей месте» (107е–108с)

Данная фраза позволяет Платону перейти к своей космологии.

Космологические выводы из учения о душе (108с – 114е)

Картина здешней Земли: будучи шаром, она покоится в равновесии в центре мира среди однородного неба; и так как она очень велика, то мы знаем только небольшую ее часть от Фасиса до Геракловых Столпов, живя только в одной из ее многочисленных впадин как бы на дне моря и не имея возможности выйти за пределы окружающего нас воздуха (109а – 110а):

«Во-первых, если Земля кругла и находится посреди неба, она не нуждается ни в воздухе, ни в иной какой-либо подобной силе, которая удерживала бы ее от падения, – для этого достаточно однородности неба повсюду и собственного равновесия Земли, ибо однородное, находящееся в равновесии тело, помещенное посреди однородного вместилища, не может склониться ни в ту, ни в иную сторону, но останется однородным и неподвижным. Это первое, в чем я убедился…

Далее, я уверился, что Земля очень велика и что мы, обитающие от Фасиса до Геракловых Столпов, занимаем лишь малую ее частицу; мы теснимся вокруг нашего моря, словно муравьи или лягушки вокруг болота, и многие другие народы живут во многих иных местах, сходных с нашими. Да, ибо повсюду по Земле есть множество впадин, различных по виду и по величине, куда стеклись вода, туман и воздух. Но сама Земля покоится чистая в чистом небе со звездами – с большинство рассуждающих об этом обычно называют это небо эфиром. Осадки с него стекают постоянно во впадины Земли в виде тумана, воды и воздуха.

А мы, обитающие в ее впадинах, об этом и не догадываемся, но думаем, будто живем на самой поверхности Земли, все равно как если бы кто, обитая на дне моря, воображал, будто живет на поверхности, и, видя сквозь воду Солнце и звезды, море считал бы небом. Из-за медлительности своей и слабости он никогда бы а не достиг поверхности, никогда бы не вынырнул и не поднял голову над водой, чтобы увидеть, насколько чище и прекраснее здесь, у нас, чем в его краях, и даже не услыхал бы об этом ни от кого другого, кто это видел….»

В противоположность этой нашей Земле «истинная» Земля находится под самыми небесами, в чистом эфире, образует собою разноцветный двенадцатигранник (110b – 111с):

«…та Земля, если взглянуть на нее сверху, похожа на мяч, сшитый из двенадцати кусков кожи и пестро расписанный разными цветами. Краски, которыми пользуются наши живописцы, могут служить образчиками этих цветов, но там вся Земля играет такими красками, и даже куда более яркими и чистыми. В одном месте она пурпурная и дивно прекрасная, в другом золотистая, в третьем белая – белее снега и алебастра; и остальные цвета, из которых она складывается, такие же, только там их больше числом и они прекраснее всего, что мы видим здесь. И даже самые ее впадины, хоть и наполненные водою и воздухом, окрашены по-своему и ярко блещут пестротою красок, так что лик ее представляется единым, целостным и вместе нескончаемо разнообразным.

Вот какова она, и, подобные ей самой, вырастают на ней деревья и цветы, созревают плоды, и горы сложены по ее подобию, и камни – они гладкие, прозрачные и красивого цвета. Их обломки – это те самые камешки, которые так ценим мы здесь: наши сердолики, и яшмы, и смарагды, и все прочие подобного рода.

А там любой камень такой или еще лучше. Причиною этому то, что тамошние камни чисты, неизъедены и неиспорчены – в отличие от наших, которые разъедает гниль и соль из осадков, стекающих в наши впадины: они приносят уродства и болезни камням и почве, животным и растениям.

Всеми этими красотами изукрашена та Земля, а еще – золотом, и серебром, и прочими дорогими металлами. Они лежат на виду, разбросанные повсюду в изобилии, и счастливы те, кому открыто это зрелище».

На той Земле прекрасная растительность, камни и горы, подобные нашим драгоценностям, масса золота и серебра, никогда не болеющие люди, храмы, в которых обитают сами боги, священные рощи, всеобщее блаженствоПеречисляются многочисленные яркие и красивейшие цвета. На той Земле прекрасная растительность, камни и горы, подобные нашим драгоценностям, масса золота и серебра, никогда не болеющие люди, храмы, в которых обитают сами боги, священные рощи, всеобщее блаженство:

«Среди многих живых существ, которые ее населяют, есть и люди: одни живут в глубине суши, другие – по краю воздуха, как мы селимся по берегу моря, третьи – на островах, омываемых воздухом, невдалеке от материка. Короче говоря, что для нас и для нужд нашей жизни вода, море, то для них воздух, а что для нас воздух, для них – эфир. Зной и прохлада так у них сочетаются, что эти люди никогда не болеют и живут дольше нашего. И зрением, и слухом, и разумом, и всем остальным они отличаются от нас настолько же, насколько воздух отличен чистотою от воды или эфир – от воздуха. Есть у них и храмы, и священные рощи богов, и боги действительно обитают в этих святилищах и через знамения, вещания, видения общаются с людьми. И люди видят Солнце, и Луну, и звезды такими, каковы они на самом деле. И спутник всего этого – полное блаженство» (111ас).

Возвращаясь к изображению нашей Земли, Платон дает ее подробную мифологическую геологию, географию и метеорологию, включая описание подземного мира с его реками и озерами (111с – 113е):

«Но во впадинах по всей Земле есть много мест, то еще более глубоких и открытых, чем впадина, в которой живем мы, то хоть и глубоких, но со входом более тесным, чем зев нашей впадины. А есть и менее глубокие, но более пространные. Все они связаны друг с другом подземными ходами разной ширины, идущими в разных направлениях, так что обильные воды переливаются из одних впадин в другие, словно из чаши в чашу, и под землею текут неиссякающие, невероятной ширины реки – горячие и холодные. И огонь под землею в изобилии, и струятся громадные огненные реки и реки мокрой грязи, где более густой, где более жидкой, вроде грязевых потоков в Сицилии, какие бывают перед извержением лавы, или вроде самой лавы…

Один из зевов Земли – самый большой из всех; там начало пропасти, пронизывающей Землю насквозь… И сам Гомер в другом месте, и многие другие поэты называют ее Тартаром…

Этих рек многое множество, они велики и разнообразны, но особо примечательны среди них четыре. Самая большая из всех и самая далекая от середины течет по кругу; она зовется Океаном. Навстречу ей, но из по другую сторону от центра течет Ахеронт. Он течет по многим пустынным местностям, главным образом под землей, и заканчивается озером Ахерусиадой. Туда приходят души большинства умерших и, пробыв назначенный судьбою срок – какая больший, какая меньший, – отсылаются назад, чтобы снова перейти в породу живых существ.

Третья река берет начало между двумя первыми и вскоре достигает обширного места, пылающего жарким огнем, и образует озеро, где бурлит вода с илом, размерами больше нашего моря. Дальше она бежит по кругу, мутная и илистая, bопоясывая ту Землю, и подходит вплотную к краю озера Ахерусиады, но не смешивается с его водами. Описав под землею еще много кругов, она впадает в нижнюю часть Тартара. Имя этой реки – Пирифлегетонт, и она изрыгает наружу брызги своей лавы повсюду, где коснется земной поверхности.

В противоположном от нее направлении берет начало четвертая река, которая сперва течет по местам, как говорят, диким и страшным, иссиня-черного цвета; их называют Стигийскою страной, и озеро, которое образует река, зовется Стикс. Впадая в него, воды реки приобретают грозную силу и катятся под землею дальше, описывая круг в направлении, обратном Пирифлегетонту, и подступают к озеру Ахерусиаде с противоположного края. Они тоже нигде не смешиваются с чужими водами и тоже, опоясав землю кольцом, вливаются в Тартар – напротив Пирифлегетонта. Имя этой реки, по словам поэтов, Кокит.

Когда умершие являются в то место, куда уводит каждого его гений, первым делом надо всеми чинится суд – и над теми, кто прожил жизнь прекрасно и благочестиво, и над теми, кто жил иначе. О ком решат, что они держались середины, те отправляются к Ахеронту – всходят на ладьи, которые их ждут, и на них приплывают на озеро. Там они обитают и, очищаясь от провинностей, какие кто совершал при жизни, несут наказания и получают освобождение от вины, а за добрые дела получают воздаяния – каждый по заслугам.

Платон в диалоге описывает свое представление о местах наказания, очищения, награждения и блаженства людей в зависимости от характера их бывшей земной жизни и в связи с назначением для них по законам судьбы нового душепереселения (113е–114е):

«Когда умершие являются в то место, куда уводит каждого его гений, первым делом надо всеми чинится суд – и над теми, кто прожил жизнь прекрасно и благочестиво, и над теми, кто жил иначе. О ком решат, что они держались середины, те отправляются к Ахеронту – всходят на ладьи, которые их ждут, и на них приплывают на озеро. Там они обитают и, очищаясь от провинностей, какие кто совершал при жизни, несут наказания и получают освобождение от вины, а за добрые дела получают воздаяния – каждый по заслугам…

Тех, кого по тяжести преступлений сочтут неисправимыми (это либо святотатцы, часто и помногу грабившие в храмах, либо убийцы, многих погубившие вопреки справедливости и закону, либо иные схожие с ними злодеи), – тех подобающая им судьба низвергает в Тартар, откуда им уже никогда не выйти.

А если о ком решат, что они совершили преступления тяжкие, но все же искупимые – например, в гневе подняли руку на отца или на мать, а потом раскаивались всю жизнь, либо стали убийцами при сходных обстоятельствах, – 114те, хотя и должны быть ввергнуты в Тартар, однако по прошествии года волны выносят человекоубийц в Кокит, а отцеубийц и матереубийц – в Пирифлегетонт. И когда они оказываются близ берегов озера Ахерусиады, они кричат и зовут, одни – тех, кого убили, другие – тех, кому нанесли обиду, и молят, заклинают, чтобы они позволили им выйти к озеру и приняли их. И если те склонятся на их мольбы, они выходят, и бедствиям их настает конец, а если нет – их снова уносит в Тартар, а оттуда – в реки, и так они страдают до тех пор, пока не вымолят прощения у своих жертв: в этом состоит их кара, назначенная судьями. И наконец, те, о ком решат, что они прожили жизнь особенно свято: их освобождают и избавляют от заключения в земных недрах, и они приходят в страну вышней чистоты, находящуюся над той Землею, и там поселяются. Те из их числа, кто благодаря философии очистился полностью, впредь живут совершенно бестелесно и прибывают в обиталища еще более прекрасные, о которых, однако же, поведать нелегко, да и времени у нас в обрез».

В конце описания космологии Платон отмечает: «И вот ради всего, о чем мы сейчас говорили, Симмий, мы должны употребить все усилия, чтобы приобщиться, пока мы живы, к добродетели и разуму, ибо прекрасна награда и надежда велика!» (114с).

Заключение. Смерть Сократа (115b–118а)

Платон описывает спокойное поведение Сократа, решив избавить женщин от лишней работы, он пошел «помыться пред смертью». Далее Платон отмечает, что Сократ прощается со своими родными:

Когда Сократ помылся, к нему привели сыновей – у него было двое маленьких и один побольше; пришли и родственницы, и Сократ сказал женщинам несколько слов в присутствии Критона и о чем-то распорядился, а потом велел женщинам с детьми возвращаться домой, а сам снова вышел к нам» (116b).

Критон обещает Сократу выполнить его все поручения, затем «Критон кивнул рабу, стоявшему неподалеку. Раб удалился, и его не было довольно долго; потом он вернулся, а вместе с ним вошел человек, который держал в руке чашу со стертым ядом, чтобы поднести Сократу.

Увидев этого человека, Сократ сказал:

– Вот и прекрасно, любезный. Ты со всем этим знаком – что же мне надо делать?

– Да ничего, – отвечал тот, – просто выпей и ходи до тех пор, пока не появится тяжесть в ногах, а тогда ляг. Оно подействует само.

С этими словами он протянул Сократу чашу. И Сократ взял ее с полным спокойствием, Эхекрат, – не задрожал, не побледнел, не изменился в лице, но, по всегдашней своей привычке, взглянул на того чуть исподлобья и спросил:

– Как, по-твоему, этим напитком можно сделать возлияние кому-нибудь из богов или нет?

– Мы стираем ровно столько, Сократ, сколько надо выпить.

– Понимаю, – сказал Сократ. – Но молиться богам и можно и нужно – о том, чтобы переселение из этого мира в иной было удачным. Об этом я и молю, и да будет так.

Договорив эти слова, он поднес чашу к губам и выпил до дна – спокойно и легко.

До сих пор большинство из нас еще как-то удерживалось от слез, но, увидев, как он пьет и как он выпил яд, мы уже не могли сдержать себя. У меня самого, как я ни крепился, слезы лились ручьем. Я закрылся плащом и оплакивал самого себя – да! не его я оплакивал, но собственное горе – потерю такого друга! Критон еще раньше моего разразился слезами и поднялся с места. А Аполлодор, который и до того плакал не переставая, тут зарыдал и заголосил с таким отчаянием, что всем надорвал душу, всем, кроме Сократа. А Сократ промолвил:

– Ну что вы, что вы, чудаки! Я для того главным образом и отослал отсюда женщин, чтобы они не устроили подобного бесчинства, – ведь меня учили, что умирать дóлжно в благоговейном молчании. Тише, сдержите себя!

И мы застыдились и перестали плакать.

Сократ сперва ходил, потом сказал, что ноги тяжелеют, и лег на спину: так велел тот человек. Когда Сократ лег, он ощупал ему ступни и голени и немного погодя – еще раз. Потом сильно стиснул ему ступню и спросил, чувствует ли он. Сократ отвечал, что нет. После этого он снова ощупал ему голени и, понемногу ведя руку вверх, показывал нам, как тело стынет и коченеет. Наконец прикоснулся в последний раз и сказал, что, когда холод подступит к сердцу, он отойдет.

Холод добрался уже до живота, и тут Сократ раскрылся – он лежал, закутавшись, – и сказал (это были его последние слова):

– Критон, мы должны Асклепию петуха. Так отдайте же, не забудьте». (117а– 118а).

Как пишет Платон, последними словами Сократа перед смертью было обращение к своему ученику Критону с просьбой не забыть принести в жертву Асклепию петуха: таков был обычай после выздоровления. И здесь Сократ высказал ироническое суждение: под выздоровлением он понимал в данном случае свою смерть и уход в иную жизнь.

"Федон" – произведение не чисто философское, но морально-философское, художественно-философское и даже мифологическое. Последние три стороны "Федона" при всей их важности и глубине гораздо более доступны, чем его логическая сторона, занимающая в диалоге, по крайней мере в отношении размеров, отнюдь не самое главное место. «Федон» – это в первую очередь один из самых ярких документов в истории культуры человечества, трактующих о тех вопросах, которые всегда интересовали всех мыслящих, да и вообще большинство людей: о жизни и смерти, о теле и душе, о судьбе тела и судьбе души, о высшем назначении человека.

"Федон" проникнут мыслью о неустройстве, вечном беспокойстве и смертности человеческого тела, а с другой стороны, о величии человеческих идеалов. Платон неустанно мечтает о таком устроении жизни, где не было бы страданий и горестей, взаимной ненависти и вражды и где царила бы вечная правда. Все это воплощено в диалоге в возвышенном образе Сократа, погибающего именно ради этого будущего блаженства. Смерть Сократа, изображением которой кончается диалог, выдержана в строгих классических тонах, когда возвышенное подавляет все низменное и когда совмещаются простота, краткость, выразительность и глубочайшая идейность.

Нарисованный Платоном портрет Сократа представляет собою идеализацию, общую с другими диалогами философа. Устами учителя великий ученик излагает свои собственные философские воззрения. По мнению Роде, верование в бессмертие души, зародыш которого был дан в культе Диониса и которое получило дальнейшее развитие в теологической системе орфизма, дальнейшим своим распространением было обязано преимущественно Платону и через его сочинения и школу повлияло на последующее развитие религии и богословия. Не столько ценны доказательства бессмертия души, приводимые в Федоне, сколько рельефен и неотразим тот блестящий пример, с которым Платон связал свое учение: смерть Сократа. Эта смерть Соссей стала для человечества типическим примером того, как сила и независимость души, обнаруживаемые ею во время смерти, ручаются за продолжение ее существования. Платон дал человечеству учение, согласно которому душа есть вечная, по существу своему неуничтожимая субстанция. Даже для тех, кто отступает перед некоторыми из выводов Платона (предсуществование души, переселение душ, бессмертие души животных), это учение все еще сохраняет свое влияние; не исчезло оно и в христианстве, хотя в нем оно было связано с мыслями совершенно другого происхождения.

В разделе на вопрос Каковы были психологические взгляда платона? заданный автором Ђигрёнка лучший ответ это Платон (427 – 347 гг. до н. э.) – основоположенник объективного идеализма. Наибольшее место психологическим проблемам Платон отводит в сочинениях – диалогах «Федон» , «Федр» , «Пир» , «Государство» , «Филеб» .
Составной частью идеалистической философии Платона является учение о душе. Душа выступает в качестве начала, посредствующего между миром идей и чувственных вещей.
Душа существует прежде, чем она вступает в соединение с каким бы то ни было телом. В своем первобытном состоянии она составляет часть мирового духа, пребывает в премирном пространстве, в царстве вечных и неизменных идей, где истина и бытие совпадают, и занимается созерцанием сущего. Поэтому природа души сродни природе идей. «Божественному, бессмертному, умопостигаемому, единообразному, неразложимому, постоянному и неизменному в самом себе в высшей степени подобна наша душа». В отличие от души, тело подобно «человеческому, смертному, непостижимому для ума, многообразному, разложимому и тленному, непостоянному и несходному с самим собою» .
Индивидуальная душа есть не что иное, как образ и истечение универсальной мировой души. Ее соединение с телом Платон объясняет отпадением от истины к тому, что от нее имеет бытие. Душа по своей природе бесконечно выше тленного тела и потому может властвовать над ним, а оно должно повиноваться ее движениям. Телесное, материальное пассивно само по себе и получает всю свою действительность только от духовного начала. В то же время Платон учит о связи души и тела: они должны соответствовать друг другу, Платон различает 9 разрядов душ, каждая из которых соответствует определенному человеку. Он указывает на необходимость развивать душу и тело в равновесии, так, чтобы между ними была соразмерность. Платон решает вопрос и о локализации души в теле. В целом Платон учит о «двухчастном соединении, которое мы именуем живым существом» , при руководящей роли в этом союзе души.
Платон дает метафорические образные определения души. В «Государстве» он использует сравнение души со стадом, пастухом и псом, помогающем ему. В «Федре» душа уподобляется крылатой упряжке из двух коней, которой правит возничий. «Уподобим душу соединенной крылатой парной упряжке и возничему... две части мы уподобим коням... третью - возничему...». В этих определениях в образной форме выражено положение о тройственном составе души.
По Платону, есть три начала человеческой души. Первое и низшее общо человеку вместе с животными и растениями. Это вожделеющее, неразумное начало. Обладая им, всякое живое существо стремится удовлетворять свои телесные потребности: она чувствует удовольствие, достигая этой цели, и страдание - в противном случае. Именно этой частью души человек «влюбляется, испытывает голод, жажду и бывает охвачен другими вожделениями». Она составляет большую часть души каждого человека. Другое - разумное - начало противодействует или противоборствует стремлениям вожделеющего начала. Третье начало - яростный дух. Этой частью человек «вскипает, раздражается, становится союзником того, что ему представляется справедливым, и ради этого он готов переносить голод, стужу, и все подобные им муки, лишь бы победить; он не откажется от своих благородных стремлений - либо добиться своего, либо умереть; разве что его смирят доводы собственного рассудка, который отзовет его наподобие того, как пастух отзывает свою собаку»

Всякая душа бессмертна. Ведь вечнодвижущееся бессмертно. А у того, что сообщает движение другому и приводится в движение другим, это движение прерывается, а значит, прерывается и жизнь. Только то, что движет само себя, раз оно не убывает, никогда не перестает и двигаться и служить источником и началом движения для всего остального, что движется… Каждое тело, движимое извне, - неодушевленно, а движимое изнутри, из самого себя, - одушевлено, потому что такова природа души. Если это так и то, что движет само себя, есть не что иное, как душа, из этого необходимо следует, что душа непорождаема и бессмертна. ("Федр")

… Божественному, бессмертному, умопостигаемому, единообразному, неразложимому, постоянному и неизменному самому по себе в высшей степени подобна наша душа, а человеческому, смертному, постигаемому не умом, многообразному, разложимому и тленному, непостоянному и несходному с самим собою подобно - и тоже в высшей степени - наше тело. ("Федон")

Будучи совершенной и окрыленной, она (душа) парит в вышине и правит с миром, если же она теряет крылья, то носится, пока не натолкнется на что-нибудь твердое, - тогда она вселяется туда, получив земное тело, которое благодаря ее силе кажется движущимся само собой; а что зовется живым существом, - все вместе, то есть сопряжение души и тела, получило прозвание смертного.

Мы же коснемся причины утраты крыльев, почему они отпадают у души. Причина здесь, видимо, такая: крылу от природы свойственна способность подымать тяжелое в высоту, туда, где обитает род богов. А изо всего, что связано с телом, душа больше всего приобщилась к божественному - божественное же прекрасно, мудро, доблестно и так далее; этим вскармливаются и взращиваются крылья души, а от его противоположного - от безобразного, дурного - она чахнет и гибнет. ("Федр")

Мы не без основания признали двойственными и отличными друг от друга эти начала: одно из них, с помощью которого человек способен рассуждать, мы назовем разумным началом души, а второе, из-за которого человек влюбляется, испытывает голод и жажду и бывает охвачен другими вожделениями, мы назовем началом неразумным и вожделеющим, близким другом всякого рода удовлетворения и наслаждений.

Что же касается ярости духа, отчего мы и бываем гневливы, то составляет ли это третий вид или вид этот однороден со вторым, т. е. вожделеющим, видом?… ("Государство")

В душе существуют всего два вида начал: разумное и вожделеющее? Или как в государстве три рода начал, его составляющих: деловое, защитное, совещательное, так и в душе есть тоже третье начало - яростный дух. По природе своей оно служит защитником разумного начала, если не испорчено дурным воспитанием ("Государство")

… оба начала превосходно оберегали бы и всю душу в целом и тело от внешних врагов: одно из них - своими советами, другое - вооруженной защитой; оно будет следовать за господствующим началом и мужественно выполнять его решения. ("Государство")

… мужественным мы назовем каждого отдельного человека именно в той мере, в какой его яростный дух и в горе, и в удовольствиях соблюдает указания рассудка насчет того, что опасно, а что - неопасно.

А мудрым - в той малой мере, которая в каждом главенствует и дает эти указания, ибо она-то и обладает знанием того, что пригодно и каждому отдельному началу, и всей совокупности этих трех начал. ("Государство")

Уподобим душу соединенной силе крылатой парной упряжки и возничего. У богов и кони, и возничие все благородны и происходят от благородных, а у остальных они смешанного происхождения. Во-первых, это наш повелитель правит упряжкой, а затем, и кони-то у него - один прекрасен, благороден и рожден от таких же коней, а другой конь - его противоположность и предки его - иные. Неизбежно, что править нами - дело тяжкое и докучное.

Из коней, говорим мы, один хорош, а другой нет. А чем хорош один и плох другой, мы не говорили, и об этом надо сказать сейчас. Так вот, один из них - прекрасных статей, стройный на вид, шея у него высокая, храп с горбинкой, масть белая, он черноокий, любит почет, но при этом рассудителен и совестлив; он друг истинного мнения, его не надо погонять бичом, можно направлять его одним лишь приказанием и словом. А другой - горбатый, тучный, дурно сложен, шея у него мощная, да короткая, он курносый, черной масти, а глаза светлые, полнокровный, друг наглости и похвальбы, от косм вокруг ушей он глухой и еле повинуется бичу и стрекалам. ("Федр")

… посмотри-ка: ведь люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них там на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная… невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол.

… за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат.

Странный ты рисуешь образ и странных узников!

Подобных нам. Прежде всего, разве ты думаешь, что, находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?

Как же им видеть что-то иное, раз всю свою жизнь они вынуждены держать голову неподвижно?

А предметы, которые проносят там, за стеной; не то же ли самое происходит и с ними?.. Если бы узники были в состоянии друг с другом беседовать, разве, думаешь ты, не считали бы они, что дают названия именно тому, что видят?

Если бы в их темнице отдавалось эхом все, что бы ни произнес любой из проходящих мимо, думаешь ты, они приписали бы эти звуки чему-нибудь иному, а не проходящей тени?.. Такие узники целиком и полностью принимали бы за истину тени проносимых мимо предметов…

Понаблюдай же их освобождение от оков неразумия и исцеление от него, иначе говоря, как бы это все у них происходило, если бы с ними естественным путем случилось нечто подобное.

Когда с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх - в сторону света, ему будет мучительно выполнять все это, он не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше. И как ты думаешь, что он скажет, когда ему начнут говорить, что раньше он видел пустяки, а теперь, приблизившись к бытию и обратившись к более подлинному, он мог бы обрести правильный взгляд? Да еще если станут указывать на ту или иную мелькающую перед ним вещь и задавать вопрос, что это такое, и вдобавок заставят его отвечать! Не считаешь ли ты, что это крайне его затруднит, и он подумает, будто гораздо больше правды в том, что он видел раньше, чем в том, что ему показывают теперь?…

А если заставить его смотреть прямо на самый свет, разве не заболят у него глаза, и не вернется он бегом к тому, что он в силах видеть, считая, что это действительно достовернее тех вещей, которые ему показывают?…

Если же кто станет насильно тащить его по крутизне вверх, в гору и не отпустит, пока не извлечет его на солнечный свет, разве он не будет страдать и не возмутится таким насилием? А когда бы он вышел на свет, глаза его настолько были бы поражены сиянием, что он не мог бы разглядеть ни одного предмета из тех, о подлинности которых ему теперь говорят… Тут нужна привычка, раз ему предстоит увидеть все то, что там, наверху. Начинать надо с самого легкого: сперва смотреть на тени, затем - на отражения в воде людей и различных предметов, а уж потом - на самые вещи; при этом то, что на небе, и самое небо ему легче было бы видеть не днем, а ночью, то есть смотреть на звездный свет и Луну, а не на Солнце и его свет.

И, наконец, думаю я, этот человек был бы в состоянии смотреть уже на самое Солнце, находящееся в его собственной области, и усматривать его свойства, не ограничиваясь наблюдением его обманчивого отражения в воде или в других, ему чуждых средах.

И тогда уж он сделает вывод, что от Солнца зависят и времена года, и течение лет, и что оно ведает всем в видимом пространстве, и оно же каким-то образом есть причина всего того, что этот человек и другие узники видели раньше в пещере.

Вспомнив свое прежнее жилище, тамошнюю премудрость и сотоварищей по заключению, разве не сочтет он блаженством перемену своего положения и разве не пожалеет своих друзей?

А если они воздавали там какие-нибудь почести и хвалу друг другу, награждая того, кто отличался наиболее острым зрением при наблюдении текущих мимо предметов и лучше других запоминал, что обычно появлялось сперва, что после, а что и одновременно, и на этом основании предсказывал грядущее, то, как ты думаешь, жаждал бы всего этого тот, кто уже освободился от уз, и разве завидовал бы он тем, кого почитают узники и кто среди них влиятелен?…

Обдумай еще и вот что: если бы такой человек опять спустился туда и сел бы на то же самое место, разве не были бы его глаза охвачены мраком при таком внезапном уходе от света Солнца?…А если бы ему снова пришлось состязаться с этими вечными узниками, разбирая значение тех теней? Пока его зрение не притупится и глаза не привыкнут - а на это потребовалось бы немалое время, - разве не казался бы он смешон? О нем стали бы говорить, что из своего восхождения он вернулся с испорченным зрением, а значит, не стоит даже и пытаться идти ввысь. А кто принялся бы освобождать узников, чтобы повести их ввысь, того разве они не убили бы, попадись он им в руки?…

Так вот, дорогой мой Главкон, это уподобление следует применить ко всему, что было сказано ранее: область, охватываемая зрением, подобна тюремному жилищу, а свет от огня уподобляется в ней мощи Солнца. Восхождение и созерцание вещей, находящихся в вышине, - это подъем души в область умопостигаемого. Если ты все это допустишь, то постигнешь мою заветную мысль - коль скоро ты стремишься ее узнать, - а уж Богу ведомо, верна ли она. Итак, вот что мне видится: в том, что познаваемо, идея Блага - это предел, и она с трудом различима, но стоит только ее там различить, как отсюда напрашивается вывод, что именно она - причина всего правильного и прекрасного. В области видимого она порождает свет и его владыку, а в области умопостигаемого она сама - владычица, от которой зависят истина и разумение, и на нее должен взирать тот, кто хочет сознательно действовать как в частной, так и в общественной жизни.

… не удивляйся, что пришедшие ко всему этому не хотят заниматься человеческими делами; их души всегда стремятся ввысь. Да это и естественно, поскольку соответствует нарисованной выше картине… А удивительно разве, по-твоему, если кто-нибудь, перейдя от божественных созерцаний к человеческому убожеству, выглядит неважно и кажется крайне смешным? Зрение еще не привыкло, а между тем, прежде чем он привыкнет к окружающему мраку, его заставляют выступать на суде или еще где-нибудь и сражаться по поводу теней справедливости или изображений, отбрасывающих эти тени, так что приходится спорить о них в том духе, как это воспринимают люди, никогда не видавшие самое справедливость.

Всякий, кто соображает, вспомнил бы, что есть два рода нарушения зрения, то есть по двум причинам: либо когда переходят из света в темноту, либо из темноты - на свет. То же самое происходит и с душой: это можно понять, видя, что душа находится в замешательстве и не способна что-либо разглядеть. Вместо того чтобы бессмысленно смеяться, лучше - понаблюдать, пришла ли эта душа из более светлой жизни и потому с непривычки омрачилась, или же, наоборот, перейдя от полного невежества к светлой жизни, она ослеплена ярким сиянием: такое ее состояние и такую жизнь можно счесть блаженством, той же, первой посочувствовать. Если, однако, при взгляде на нее кого-то все-таки разбирает смех, пусть он меньше смеется над ней, чем над той, что явилась сверху, из света.

Раз это верно, вот как должны мы думать об этих душах: просвещенность - это совсем не то, что утверждают о ней некоторые лица, заявляющие, будто в душе у человека нет знания, и они его туда вкладывают, вроде того, как вложили бы в слепые глаза зрение.

А это наше рассуждение показывает, что у каждого в душе есть такая способность; есть у души и орудие, помогающее каждому обучиться. Но как глазу невозможно повернуться от мрака к свету иначе, чем вместе со всем телом, так же нужно отвратиться всей душой ото всего становящегося: тогда способность человека к познанию сможет выдержать созерцание бытия и того, что в нем всего ярче, а это, как мы утверждаем, и есть благо. Не правда ли?

О Красоте и о любви

… Когда кто-нибудь смотрит на здешнюю красоту, припоминая при этом красоту истинную, он окрыляется, а окрылившись, стремится взлететь; но, еще не набрав сил, он наподобие птенца глядит вверх, пренебрегая тем, что внизу, - это и есть причина в его неистового состояния. Из всех видов исступленности эта - наилучшая уже по самому своему происхождению, как для обладающего ею, так и для того, кто ее с ним разделяет. Причастный к такому неистовству любитель прекрасного называется влюбленным. ("Федр")

Благодаря памяти возникает тоска о том, что было тогда… Красота сияла среди всего, что там было; когда же мы пришли сюда, мы стали воспринимать ее сияние всего отчетливее посредством самого отчетливого из чувств нашего тела - зрения, ведь оно самое острое из них. ("Федр")

Не есть ли… любовь не что иное, как любовь к вечному обладанию благом?…Ну, а если любовь - это всегда любовь к благу, …то каким образом должны поступать те, кто к нему стремится, чтобы их пыл и рвение можно было назвать любовью? Что они должны делать?

Они должны родить в прекрасном как телесно, так и духовно… Дело в том, Сократ, что все люди беременны как телесно, так и духовно, и, когда они достигают известного возраста, природа наша требует разрешения от бремени. Разрешиться же она может только в прекрасном, но не в безобразном…

Те, у кого разрешиться от бремени стремится тело… обращаются больше к женщинам и служат Эроту именно так, надеясь деторождением приобрести бессмертие и счастье и оставить о себе память на вечные времена. Беременные же духовно… беременны тем, что как раз душе и подобает вынашивать. А что ей подобает вынашивать? Разум и прочие добродетели. Родителями их бывают все творцы и те из мастеров, которых можно назвать изобретательными. Самое же важное и прекрасное - это разуметь, как управлять государством и домом, и называется это уменье рассудительностью и справедливостью.

… Он (человек-философ) радуется прекрасному телу больше, чем безобразному, но особенно рад он, если такое тело встретится ему в сочетании с прекрасной, благородной и даровитой душой: для такого человека он сразу находит слова о добродетели, о том, каким должен быть и чему должен посвятить себя достойный муж, и принимается за его воспитание. Проводя время с таким человеком, он соприкасается с прекрасным и родит на свет то, чем давно беременен. Всегда помня о своем друге, где бы тот ни был - далеко или близко, он сообща с ним растит свое детище, благодаря чему они гораздо ближе друг другу, чем мать и отец, и дружба между ними прочнее, потому что связывающие их дети прекраснее и бессмертнее.

Вот каким путем нужно идти в любви - самому или под чьим-либо руководством: начав с отдельных проявлений прекрасного, надо все время, словно бы по ступенькам, подниматься ради самого прекрасного вверх - от одного прекрасного тела к двум, от двух - ко всем, а затем от прекрасных тел к прекрасным нравам, а от прекрасных нравов к прекрасным учениям, пока не поднимешься от этих учений к тому, которое и есть учение о самом прекрасном, и не познаешь, наконец, что же это - Прекрасное. ("Пир")

Знание как припоминание

… Знание на самом деле не что иное, как припоминание: то, что мы теперь припоминаем, мы должны были знать в прошлом… Но это было бы невозможно, если бы наша душа не существовала уже в каком-то месте, прежде чем родиться в нашем человеческом образе. ("Федон")

… если, узнав однажды, мы уже не забываем, то всякий раз мы должны рождаться, владея этим знанием, и хранить его до конца жизни. Ведь что такое знать? Приобрести знание и уже не терять его. А под забвением… мы понимаем утрату знания… Но если, рождаясь, мы теряем то, чем владели до рождения, а потом с помощью чувств восстанавливаем прежние знания, тогда… "познавать" означает восстанавливать знание, уже тебе принадлежавшее. И, называя это "припоминанием",мы бы, пожалуй, употребили правильное слово. ("Федон")

Припоминать то, что там, на основании того, что есть здесь, нелегко любой душе: одни лишь короткое время созерцали тогда то, что там; другие, упав сюда, обратились под чужим воздействием к неправде и на свое несчастье забыли все священное, виденное ими раньше. Мало остается таких душ, у которых достаточно сильна память. Они всякий раз, как увидят что-нибудь, подобное тому, что было там, бывают поражены и уже не владеют собой, а что это за состояние, они не знают, потому что недостаточно в нем разбираются. ("Федр")