Достоевский сказал однажды, что произведения Гоголя "давят ум глубочайший", непосильными вопросами, вызывают в русском уме самые беспокойные мысли". Но, пожалуй, с еще большим словом мы можем отнести эти слова к романам, повестям, публицистике самого Достоевского. Самые главные, самые трудные вопросы поднимает он в своем творчестве, самыми беспокойными и беспокоящими мыслями пронизывает каждое свое произведение. "По силе изобразительности талант Достоевского равен, быть может, только таланту Шекспира", - писал Горький. Однако не только сила изобразительности - мрачные или яркие краски созданных им образов, не только напряженность конфликтов, драматизм катастрофически развивающихся событий, - но и безмерная сила до предела напряженной мысли, бьющейся и пульсирующей в событиях, поступках, столкновениях всегда незаурядных, всегда страстно размышляющих, страдающих, борющихся личностей - вот что поражает нас в Достоевском.

В 1866 году был напечатан роман "Преступление и наказание", - роман о современной России, пережившей эпоху глубочайших социальных сдвигов и нравственных потрясений, эпоху "разложения", роман о современном герое, вместившем в грудь свою - так, что "разорвется грудь от муки", - все страдания, боли, раны времени.

Достоевский недаром подчеркивал современность своего романа. "Действие современное, в нынешнем году", - писал он М. Н. Каткову в сентябре 1865 года. Путей самого глубокого - социального, духовного, нравственного - обновления искала передовая русская молодежь конца 50-х - начала 60-х годов. Трагические метания Раскольникова имеют тот же источник. Отсюда начинает движение и его мысль. Однако в судьбе молодых людей вроде Раскольникова годы реакции сыграли роковую роль, толкнули их к особым, бесплодным, трагически несостоятельным формам протеста.

Под вечер жарчайшего июльского дня, незадолго до захода солнца, уже бросающего свои косые лучи, из жалкой каморки "под самою кровлей высокого пятиэтажного дома" выходит в тяжкой тоске бывший студент Родион Раскольников. Так начинается роман Достоевского. И с этого момента, не давая себе передышки, в глубокой задумчивости, в страстной и безграничной ненависти, в бреду - мечется по петербургским улицам, останавливается на мостах, над темными холодными водами канала, поднимается по вонючим лестницам, заходит в грязные распивочные герой романа. И даже во сне, прерывающем это "вечное движение", продолжается лихорадочная жизнь Раскольникова, принимая уже формы и вовсе фантастические.

"Давным-давно как зародилась в нем вся эта теперешняя тоска, нарастала, накоплялась и в последнее время созрела и концентрировалась, приняв форму ужасного, дикого и фантастического вопроса, который замучил его сердце и ум, неотразимо требуя разрешения" - во что бы то ни стало, любой ценой. "Ужасный, дикий и фантастический вопрос" гонит и ведет героя Достоевского.

Какой же вопрос замучил, истерзал Раскольникова?

Уже в самом начале романа, на первых его страницах узнаем мы, что Раскольников "покусился" на какое-то дело, которое есть "новый шаг, новое собственное слово", что месяц назад зародилась у него "мечта", к осуществлению которой он теперь близок.

А месяц назад, почти умирая с голоду, он вынужден был заложить у старухи-процентщицы, ростовщицы, колечко - подарок сестры. Непреодолимую ненависть ощутил Родион к вредной и ничтожной старушонке, сосущей кровь из бедняков, наживающейся на чужом горе, на нищете, на пороке. "Странная мысль наклевывалась в его голове, как из яйца цыпленок". И вдруг услышанный в трактире разговор студента с офицером о ней же, "глупой, бессмысленной, ничтожной, злой, больной старушонке, никому не нужной и, напротив, всем вредной". Старуха живет "сама не знает для чего", а молодые свежие силы пропадают даром без всякой поддержки - "и это тысячами, и это всюду!"-. "За одну жизнь, - продолжает студент, - тысячи жизней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен - да ведь тут арифметика! Да и что значит на общих весах жизнь этой чахоточной, глупой и злой старушонки? Не более как жизнь вши, таракана, да и того не стоит, потому что старушонка вредна". Убей старуху, возьми ее деньги, "обреченные в монастырь", - возьми не себе: для погибающих, умирающих от голода и порока, - и будет восстановлена справедливость! Именно эта мысль наклевывалась и в сознании Раскольникова.

А еще раньше, полгода назад, писал бывший студент-юрист Раскольников статью "О преступлении". В этой статье Раскольников "рассматривал психологическое состояние преступника в продолжение всего хода преступления" и утверждал, что оно, очень похоже на болезнь - помрачение ума, распад воли, случайность и нелогичность поступков. Кроме Того, коснулся в своей статье Раскольников намеком и вопроса о таком преступлении, которое "разрешается по совести" и потому, собственно, не может быть названо преступлением (самый факт его совершения не сопровождается, очевидно, болезнью). Дело в том, разъясняет позднее Раскольников мысль своей статьи, "что люди, по закону природы, разделяются вообще на два разряда: на низший (обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово".

Итак, давно уже зародилась в мозгу Раскольникова мысль, что во имя великой идеи, во имя справедливости" во имя прогресса кровь по совести может быть оправдана, разрешена, даже необходима. Посещение старухи лишь обостряет, как бы подгоняет мысль Родиона, заставляет ее биться и работать со всем присущим его сознанию напряжением.

И еще один удар, еще ступень к бунту - письмо матери о Дунечке, сестре, "всходящей на Голгофу", Дунечке, которая нравственную свободу свою не отдаст за комфорт из одной личной выгоды. За что же отдается свобода? Чувствует Раскольников, что ради него, ради "бесценного Роди" восхождение на Голгофу предпринимается, ему жизнь жертвуется. Маячит перед ним образ Сонечки - символ вечной жертвы: "Сонечка, Сонечка Мармеладова, вечная Сонечка, пока мир стоит!"

А где же выход? Можно ли без этих жертв, нужны ли они? Письмо матери "вдруг как громом в него ударило". Ясно, что теперь надо было не тосковать, не страдать, рассуждая о том, что вопросы неразрешимы, а непременно что-нибудь сделать, и сейчас же, и поскорее. Во что бы то ни стало надо решиться, хоть на что-нибудь, или... "Или отказаться от жизни совсем! - вскричал он вдруг в исступлении, - послушно принять судьбу, как она есть, раз навсегда, и задушить в себе все, отказавшись от всякого права действовать, жить и любить!" Послушно склонить голову перед судьбой, требующей страшных жертв, отказывающей человеку в праве на свободу, принять железную необходимость унижения, страдания, нищеты и порока, принять слепой и безжалостный "фатум" значит для Раскольникова "отказаться от жизни совсем".

И наконец - встреча с пьяной обесчещенной девочкой на Конногвардейском бульваре. И она - жертва каких-то неведомых стихийных законов: "Это, говорят, так и следует. Такой процент, говорят, должен уходить каждый год... куда-то к черту, должно быть, чтоб остальных освежать и им не мешать". Вновь - исступленный "вскрик", вновь - предельный накал бунтующей мысли, бунт против того, что "наука" называет "законами" бытия. Пусть экономисты и статистики хладнокровно вычисляют этот вечный процент обреченных на нищету, проституцию, преступность. Не верит им Раскольников, не может принять "процента".

Но при чем тут старуха-ростовщица? Какая же связь между бунтом Раскольникова и убийством гнусной старухи? Может быть, эта связь разъясняется услышанным Расколышковым рассуждением студента о справедливости и вся разница между студентом и Раскольниковым лишь в том, что Раскольников осуществляет, так сказать, воплощает теорию, идет до конца, восстанавливает справедливость? И, значит, убийство совершается с целью справедливой - взять деньги и облагодетельствовать ими нищее человечество?

Не собственная бедность, не нужда и страдания сестры и матери терзают Раскольникова, а, так сказать, нужда всеобщая, горе вселенское - и горе сестры и матери, и горе погубленной девочки, и жертва Сонечки, и трагедия семейства Мармеладовых, беспросветная, безысходная, вечная бессмыслица, нелепость бытия, ужас и зло, царствующее в мире, нищета, позор, порок, слабость и несовершенство человека - вся эта дикая "глупость создания", как будет сказано позднее в черновиках "Подростка" .

Итак, вот идея Раскольникова - встать выше мира и "сломать, что надо, раз навсегда". Но вопрос: способен ли ты быть настоящим человеком, право имеющим "сломать", способен ли на бунт-преступление: "мне... надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу?! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею?.." Поистине - "ужасный, дикий, фантастический вопрос "!

Раскольникову его эксперимент нужен именно для проверки своей способности на преступление, а не для проверки идеи, которая, как он до поры до времени глубоко убежден, непреложна, неопровержима. "Казуистика его выточилась, как бритва, и сам в себе он уже не находил сознательных возражений" - это перед убийством. Но и потом, сколько бы раз он ни возвращался к своим мыслям, сколь строго он ни судил бы свою идею, казуистика его только натачивалась все острее и острее, делалась все изощреннее. И, уже решившись выдать себя, он говорит сестре: "Никогда, никогда не был я сильнее и убежденнее, чем теперь!" И наконец на каторге, на свободе, подвергнув свою "идею" беспощадному нравственному анализу, он не в силах от нее отказаться: идея неопровержима, совесть его спокойна. Сознательных, логических опровержений своей идее Раскольников не находит до конца. Ибо вполне объективные особенности современного мира обобщает Раскольников, уверенный в невозможности что-либо изменить: бесконечность, неизбывность человеческого страдания и разделение мира на угнетенных и угнетателей, властителей и подвластных, насильников и насилуемых, или, по Раскольникову, на "пророков" и "тварь дрожащую".

И еще одну преграду не смог преодолеть Раскольников. Порвать с людьми, окончательно, бесповоротно хотел он, ненависть испытывал даже к сестре с матерью. "Оставьте меня, оставьте меня одного!" - с иступленной жестокостью бросает он матери. Убийство положило между ним и людьми черту непроходимую: "Мрачное ощущение мучительного, бесконечного уединения и отчуждения вдруг сознательно сказалось в душе его. Как бы два отчужденных, со своими законами, мира живут рядом, непроницаемые друг для друга - мир Раскольникова и другой, внешний мир: все-то кругом точно не здесь делается".

И только в том, что "не вынес", видит Раскольников свое преступление. Но здесь же и его наказание: наказание в этом ужасе своей непригодности, неспособности развенчать идею, наказание в этом "убийстве" в себе принципа ("не старуху убил, а принцип убил"), наказание и в невозможности быть верным своему идеалу, в тяжких мучениях выношенному.

Признание Раскольникова - признание собственной несостоятельности, собственного ничтожества: "тварью дрожащей" оказался. Но идея, верит Раскольников, стоит нерушимо и незыблемо.

Не так думает Достоевский. Побеждает человек Раскольников, потрясенный страданиями и слезами людскими, глубоко сострадающий и в глубине души своей уверенный, что не вошь человек, с самого начала "предчувствовавший в себе и в убеждениях своих глубокую ложь". Терпит крах его бесчеловечная идея.

При косых лучах заходящего солнца вышел Раскольников в самом начале романа из своей убогой каморки - делать "пробу". И вот завершается его трагический путь, уложившийся, как всегда у Достоевского, в несколько катастрофических дней, насыщенных до предела битвами содержания неизмеримого, борьбой "непосильных" идей и "великих сердец".

Опять закатывается солнце, и косые лучи его освещают крестный путь Раскольникова - на перекресток, опять на Сенную, где решилось его преступление и где теперь, со слезами, припадает он к оскверненной этим преступлением земле.

И все же, несмотря на тяжелый мрак, окутывающий нарисованную Достоевским в "Преступлении и наказании" картину человеческого бытия, мы видим просвет в этом мраке, мы верим в нравственную силу, мужество, решимость героя Достоевского найти путь и средства истинного служения людям - ведь он был и остался "человеком и гражданином". И поэтому, в конце концов, со светлым чувством закрываем мы эту книгу - одно из самых высоких творений человеческого гения.

В одном из философских отступлений романа «Воскресенье» Л. Н. Толстой писал, что прежде чем обвинять человека, нужно узнать обстоятельства, приведшие к тому или иному деянию. Если сказать: «Он убил свою жену!», -- праведный гнев захлестнёт и приговор будет однозначным: «Виновен!». Но кто знает, может быть жена была самым страшным деспотом в жизни будущего убийцы?

Таким образом, Толстой утверждает, что не зная обстоятельств дела, нельзя выносить приговор, поэтому считает, что суд присяжных – одно из великих достижений человечества.

Представим, что мы входим в комиссию присяжных, и перед нами разбирается дело об убийстве старухи-проценщицы и её сестры. В убийстве обвиняется Родион Раскольников. Но нужно заметить, что это дело не обычное – адвокатом выступает автор романа «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевский, который и описал эту страшную историю в названном произведении. Прокурором будет Порфирий Петрович, полицейский, расследовавший дело Раскольникова в романе.

Необходимо отметить, что весь роман Достоевского являет, по-сути, разбирательство дела Раскольникова. Начинается действие с обстоятельств, приведших к совершению преступления, затем - описание самого убийства, после совершения которого, рассказывается о том, как сыщик Порфирий Петрович раскрывает дело старухи-проценщицы и выходит на след Раскольникова. Самый конец романа нас пока не интересует, т. к. в нём идёт речь о последствиях описанных событий. Это, конечно же, схематичный рассказ «Преступления и наказания».

Прокурор: «Родион Раскольников совершил зверское убийство двух беззащитных женщин – проценщицы и её сестры Лизаветы. Он убил их топором, который принёс с собой. После убийства обвиняемый ограбил дом, захватив с собой несколько ценных вещей, и скрылся с места преступления. Доказательства вины неоспоримы. И за преднамеренное двойное убийство с целью ограбления Родион Раскольников должен быть сослан на каторжные работы».

Адвокат: «Да, всё было именно так, как говорит господин прокурор. Но я прошу обратить внимание суда присяжных на обстоятельства, приведшие Родиона Раскольникова к совершению столь тяжкого преступления.

Господин прокурор утверждает, что старуха-проценщица была беззащитной и, видимо, безобидной женщиной. И таковой она конечно могла показаться, когда прогуливалась по улицам Петербурга. Но для моего подопечного эта старуха была олицетворением всего жестокого мира, который окружает бедного человека; она была символом несправедливости. И Раскольников считал, что её убийство принесёт больше пользы, чем вреда. Что после её смерти освободятся, наконец-то, души молодых людей, которые она держала у себя в залог. Ведь старуха была ростовщиком… а попасть в лапы такого рода людей – большое несчастье для любого. Так разве ж можно судить его после этого. После «умелых» действий Порфирия Петровича, доведшего обвиняемого почти до сумасшествия, Родиона скорее нужно лечить.

Таким образом, вынудило его на совершение преступления чувство справедливости (пускай и сложившееся в больном мозгу), а отнюдь не природная или беспричинная жестокость. Да и сам город сыграл здесь немаловажную роль. Этот жёлтый Петербург сделает убийцей кого угодно… ».

Но суд присяжных приговаривает Раскольникова к каторге… Мы, в какой-то мере, понимаем героя и готовы «простить» его за убийство старухи-проценщицы, но убийство Лизаветы, хотя и случайное, оправдать невозможно.

Суд приговаривает Раскольникова к каторжным работам – страшное испытание для тела. Но та душевная бездна, в которую он низверг себя сам, те угрызения совести, которые терзали его днём и ночью, чему не мало способствовал, как уже было сказано, Порфирий Петрович, принесли Родиону намного больше страданий, чем приговор суда.

Вспомним знаменитую фразу Раскольникова, произнесённую в минуты глубокого раздумия над происходящим: «Тварь я дрожащая, или право имею?» В этих словах выразилась глубина душевного страдания Родиона Романовича. Да, он долго готовил убийство; да, он был уверен в том, что на его стороне правда. Но появление в квартире старухи-проценщицы её сестры Лизаветы, существа в высшей степени безобидного, и то, что Раскольников «вынужден» был убить и её, «спутало все планы» воспалённого воображения. Если убийство старухи Родион мог внутри себя оправдать, то убийство Лизаветы нет. И именно это повергло героя в бездну душевной муки.

Раскольников, можно сказать, искупил своё преступление не каторжными работами, а наказанием, которое сам себе определил.

Таким образом, Достоевский своим романом доказал, что суд человеческий намного слабее и по силе воздействия, и по тяжести, чем суд собственной совести. А преступление и наказание закономерно равнозначны по своей губительности: во время убийства умирает и жертва, и палач.

«По силе изобразительности талант Достоевского равен, быть может, только таланту Шекспира», - писал Горький. Однако не только сила изобразительности - мрачные или яркие краски созданных им образов, не только напряженность конфликтов, драматизм катастрофически развивающихся событий, - но и безмерная сила до предела напряженной мысли, бьющейся и пульсирующей в событиях, поступках, столкновениях всегда незаурядных, всегда страстно размышляющих, страдающих, борющихся личностей - вот что поражает нас в Достоевском. В 1866 году был напечатан роман «Преступление и наказание», - роман о современной России, пережившей эпоху глубочайших социальных сдвигов и нравственных потрясений, эпоху «разложения», роман о современном герое, вместившем в грудь свою - так, что «разорвется грудь от муки», - все страдания, боли, раны времени. Достоевский недаром подчеркивал современность своего романа. «Действие современное, в нынешнем году», - писал он М. Н. Каткову в сентябре 1865 года. Путей самого глубокого - социального, духовного, нравственного - обновления искала передовая русская молодежь конца 50-х - начала 60-х годов. Трагические метания Раскольникова имеют тот же источник. Отсюда начинает движение и его мысль. Однако в судьбе молодых людей вроде Раскольникова годы реакции сыграли роковую роль, толкнули их к особым, бесплодным, трагически несостоятельным формам протеста. Под вечер жарчайшего июльского дня, незадолго до захода солнца, уже бросающего свои косые лучи, из жалкой каморки «под самою кровлей высокого пятиэтажного дома» выходит в тяжкой тоске бывший студент Родион Раскольников. Так начинается роман Достоевского. И с этого момента, не давая себе передышки, в глубокой задумчивости, в страстной и безграничной ненависти, в бреду - мечется по петербургским улицам, останавливается на мостах, над темными холодными водами канала, поднимается по вонючим лестницам, заходит в грязные распивочные герой романа. И даже во сне, прерывающем это «вечное движение», продолжается лихорадочная жизнь Раскольникова, принимая уже формы и вовсе фантастические. «Давным-давно как зародилась в нем вся эта теперешняя тоска, нарастала, накоплялась и в последнее время созрела и концентрировалась, приняв форму ужасного, дикого и фантастического вопроса, который замучил его сердце и ум, неотразимо требуя разрешения» - во что бы то ни стало, любой ценой. «Ужасный, дикий и фантастический вопрос» гонит и ведет героя Достоевского. Какой же вопрос замучил, истерзал Раскольникова? Уже в самом начале романа, на первых его страницах узнаем мы, что Раскольников «покусился» на какое-то дело, которое есть «новый шаг, новое собственное слово», что месяц назад зародилась у него «мечта», к осуществлению которой он теперь близок. А месяц назад, почти умирая с голоду, он вынужден был заложить у старухи-процентщицы, ростовщицы, колечко - подарок сестры. Непреодолимую ненависть ощутил Родион к вредной и ничтожной старушонке, сосущей кровь из бедняков, наживающейся на чужом горе, на нищете, на пороке. «Странная мысль наклевывалась в его голове, как из яйца цыпленок». И вдруг услышанный в трактире разговор студента с офицером о ней же, «глупой, бессмысленной, ничтожной, злой, больной старушонке, никому не нужной и, напротив, всем вредной». Старуха живет «сама не знает для чего», а молодые свежие силы пропадают даром без всякой поддержки - «и это тысячами, и это всюду!»-. «За одну жизнь, - продолжает студент, - тысячи жизней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен - да ведь тут арифметика! Да и что значит на общих весах жизнь этой чахоточной, глупой и злой старушонки? Не более как жизнь вши, таракана, да и того не стоит, потому что старушонка вредна». Убей старуху, возьми ее деньги, «обреченные в монастырь», - возьми не себе: для погибающих, умирающих от голода и порока, - и будет восстановлена справедливость! Именно эта мысль наклевывалась и в сознании Раскольникова. А еще раньше, полгода назад, писал бывший студент-юрист Раскольников статью «О преступлении». В этой статье Раскольников «рассматривал психологическое состояние преступника в продолжение всего хода преступления» и утверждал, что оно, очень похоже на болезнь - помрачение ума, распад воли, случайность и нелогичность поступков. Кроме Того, коснулся в своей статье Раскольников намеком и вопроса о таком преступлении, которое «разрешается по совести» и потому, собственно, не может быть названо преступлением (самый факт его совершения не сопровождается, очевидно, болезнью). Дело в том, разъясняет позднее Раскольников мысль своей статьи, «что люди, по закону природы, разделяются вообще на два разряда: на низший (обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово». Итак, давно уже зародилась в мозгу Раскольникова мысль, что во имя великой идеи, во имя справедливости» во имя прогресса кровь по совести может быть оправдана, разрешена, даже необходима. Посещение старухи лишь обостряет, как бы подгоняет мысль Родиона, заставляет ее биться и работать со всем присущим его сознанию напряжением. И еще один удар, еще ступень к бунту - письмо матери о Дунечке, сестре, «всходящей на Голгофу», Дунечке, которая нравственную свободу свою не отдаст за комфорт из одной личной выгоды. За что же отдается свобода? Чувствует Раскольников, что ради него, ради «бесценного Роди» восхождение на Голгофу предпринимается, ему жизнь жертвуется. Маячит перед ним образ Сонечки - символ вечной жертвы: «Сонечка, Сонечка Мармеладо-ва, вечная Сонечка, пока мир стоит!» А где же выход? Можно ли без этих жертв, нужны ли они? Письмо матери «вдруг как громом в него ударило». Ясно, что теперь надо было не тосковать, не страдать, рассуждая о том, что вопросы неразрешимы, а непременно что-нибудь сделать, и сейчас же, и поскорее. Во что бы то ни стало надо решиться, хоть на что-нибудь, или... «Или отказаться от жизни совсем! - вскричал он вдруг в исступлении, - послушно принять судьбу, как она есть, раз навсегда, и задушить в себе все, отказавшись от всякого права действовать, жить и любить!» Послушно склонить голову перед судьбой, требующей страшных жертв, отказывающей человеку в праве на свободу, принять железную необходимость унижения, страдания, нищеты и порока, принять слепой и безжалостный «фатум» значит для Раскольникова «отказаться от жизни совсем». И наконец - встреча с пьяной обесчещенной девочкой на Конногвардейском бульваре. И она - жертва каких-то неведомых стихийных законов: «Это, говорят, так и следует. Такой процент, говорят, должен уходить каждый год... куда-то к черту, должно быть, чтоб остальных освежать и им не мешать». Вновь - исступленный «вскрик», вновь - предельный накал бунтующей мысли, бунт против того, что «наука» называет «законами» бытия. Пусть экономисты и статистики хладнокровно вычисляют этот вечный процент обреченных на нищету, проституцию, преступность. Не верит им Раскольников, не может принять «процента». Но при чем тут старуха-ростовщица? Какая же связь между бунтом Раскольникова и убийством гнусной старухи? Может быть, эта связь разъясняется услышанным Расколышковым рассуждением студента о справедливости и вся разница между студентом и Раскольниковым лишь в том, что Раскольников осуществляет, так сказать, воплощает теорию, идет до конца, восстанавливает справедливость? И, значит, убийство совершается с целью справедливой - взять деньги и облагодетельствовать ими нищее человечество? Не собственная бедность, не нужда и страдания сестры и матери терзают Раскольникова, а, так сказать, нужда всеобщая, горе вселенское - и горе сестры и матери, и горе погубленной девочки, и жертва Сонечки, и трагедия семейства Мармеладовых, беспросветная, безысходная, вечная бессмыслица, нелепость бытия, ужас и зло, царствующее в мире, нищета, позор, порок, слабость и несовершенство человека - вся эта дикая «глупость создания», как будет сказано позднее в черновиках «Подростка» . Итак, вот идея Раскольникова - встать выше мира и «сломать, что надо, раз навсегда». Но вопрос: способен ли ты быть настоящим человеком, право имеющим «сломать», способен ли на бунт-преступление: «мне... надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу?! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею?..» Поистине - «ужасный, дикий, фантастический вопрос »! Раскольникову его эксперимент нужен именно для проверки своей способности на преступление, а не для проверки идеи, которая, как он до поры до времени глубоко убежден, непреложна, неопровержима. «Казуистика его выточилась, как бритва, и сам в себе он уже не находил сознательных возражений» - это перед убийством. Но и потом, сколько бы раз он ни возвращался к своим мыслям, сколь строго он ни судил бы свою идею, казуистика его только натачивалась все острее и острее, делалась все изощреннее. И, уже решившись выдать себя, он говорит сестре: «Никогда, никогда не был я сильнее и убежденнее, чем теперь!» И наконец на каторге, на свободе, подвергнув свою «идею» беспощадному нравственному анализу, он не в силах от нее отказаться: идея неопровержима, совесть его спокойна. Сознательных, логических опровержений своей идее Раскольников не находит до конца. Ибо вполне объективные особенности современного мира обобщает Раскольников, уверенный в невозможности что-либо изменить: бесконечность, неизбывность человеческого страдания и разделение мира на угнетенных и угнетателей, властителей и подвластных, насильников и насилуемых, или, по Раскольникову, на «пророков» и «тварь дрожащую». И еще одну преграду не смог преодолеть Раскольников. Порвать с людьми, окончательно, бесповоротно хотел он, ненависть испытывал даже к сестре с матерью. «Оставьте меня, оставьте меня одного!» - с иступленной жестокостью бросает он матери. Убийство положило между ним и людьми черту непроходимую: «Мрачное ощущение мучительного, бесконечного уединения и отчуждения вдруг сознательно сказалось в душе его. Как бы два отчужденных, со своими законами, мира живут рядом, непроницаемые друг для друга - мир Раскольникова и другой, внешний мир: все-то кругом точно не здесь делается». И только в том, что «не вынес», видит Раскольников свое преступление. Но здесь же и его наказание: наказание в этом ужасе своей непригодности, неспособности развенчать идею, наказание в этом «убийстве» в себе принципа («не старуху убил, а принцип убил»), наказание и в невозможности быть верным своему идеалу, в тяжких мучениях выношенному. Признание Раскольникова - признание собственной несостоятельности, собственного ничтожества: «тварью дрожащей» оказался. Но идея, верит Раскольников, стоит нерушимо и незыблемо. Не так думает Достоевский. Побеждает человек Раскольников, потрясенный страданиями и слезами людскими, глубоко сострадающий и в глубине души своей уверенный, что не вошь человек, с самого начала «предчувствовавший в себе и в убеждениях своих глубокую ложь». Терпит крах его бесчеловечная идея. При косых лучах заходящего солнца вышел Раскольников в самом начале романа из своей убогой каморки - делать «пробу». И вот завершается его трагический путь, уложившийся, как всегда у Достоевского, в несколько катастрофических дней, насыщенных до предела битвами содержания неизмеримого, борьбой «непосильных» идей и «великих сердец». Опять закатывается солнце, и косые лучи его освещают крестный путь Раскольникова - на перекресток, опять на Сенную, где решилось его преступление и где теперь, со слезами, припадает он к оскверненной этим преступлением земле. И все же, несмотря на тяжелый мрак, окутывающий нарисованную Достоевским в «Преступлении и наказании» картину человеческого бытия, мы видим просвет в этом мраке, мы верим в нравственную силу, мужество, решимость героя Достоевского найти путь и средства истинного служения людям - ведь он был и остался «человеком и гражданином». И поэтому, в конце концов, со светлым чувством закрываем мы эту книгу - одно из самых высоких творений человеческого гения.

Тяжёлый роман и много смыслов, характеры и борьба... И во имя чего? Чему нас учит данное произведение. Христианству? Пути возрождения? Равенству каждой живой твари и неприемлемости насилия? Знаете, а я ведь не соглашусь с этим. Как-то слишком это всё красиво и хрестоматийно. Может, даже напоминает детский кукольный театр с добрым дядей, улыбающимся и учащим добру. А что-то есть иное? Безусловно. Извольте. В чём основная идея? Что затрагивает каждого персонажа? Грех и возрождение или гибель? Безусловно. Только зачем нужен этот путь? А чтобы в зеркале каждого образа отразить одну старую, но всё такую же злободневную поговорку: "Не зная брода, не лезь в воду". Да, именно эта. Даже не "Не буди лихо, пока оно тихо", хоть они и синонимичны. А теперь проследим в жизни персонажей эту истину. Раскольников. Родион Романович, Родька, бывший студент, убийца... И была у него презанимательная теория: великий человек (что может двинуть человечество вперёд, "новое слово сказать") может ради своей цели препятствия устранять. Наполеона как пример использовал. Действительно. А почему нет? Почему ради Франции и империи было не отправить на гильотину неугодных? Вполне. Работает теория? Работает. Только вот... Куда автор теории полез? С чего вдруг барин стал топором размахивать? Старуха мешала слово сказать? Да ори, сколько влезет! Да и было ли ещё "новое слово" после теории? Не было. Ничего не было. А Раскольников полез проверять, тварь дрожащая он или право имеет. Полез напролом, ни о чём не думая. Значит, права-то и не имел... За что и поплатился. Катерина Ивановна и её муж Мармеладов. У них есть желания, они предпринимают даже какие-то действия... шагают в воду... и тонут. В крови - чахотка и копыта лошади их добьют. Потому что желания и цель - вещи разные. Слишком разные, чтобы дать путь, тот самый брод. Недалеко от старших Мармеладовых ушёл и Свидригайлов. У него было не только желание, он мог бы похвастаться и целью. Только вот... не было его пути завершения, герой утопал в глине... А затем и вовсе почувствовал, что его брод уходит в никуда. Вернуться, пока есть почва? Остаться промокшим, но так ничего и не достигшим? Нет, он выбирает другое - утонуть. "Отправиться в Америку". А точнее - застрелиться. Соня Мармеладова. Девушка знала, куда идёт и на что. Знала и терпела, погружаясь по самое горло и выплывая. Потому что видела цель и знала, как сохранить себя в дороге. Не утонула в разврате, не потеряла веру, так ещё и мятежному Родиону указала путь. Да что указала... взяла за руку и повела... А что на противоположном полюсе от Раскольникова? А там Порфирий Петрович. Почему? Вот всё знает, всё просчитывает, по единой чёрточке всю картину видит. Видит и... остаётся почти недвижим. Сбор улик, помещение подозреваемого в острог? Нет... он выжидает и тем не менее ведёт Раскольникова к признанию. Ни одного лишнего движения. Только он и цель. Не стоит быть ханжами, не стоит переписывать страницы учебников, не стоит думать штампами. Стоит думать. И действовать. Удачи.

«По силе изобразительности талант Достоевского равен, быть может, только таланту Шекспира», - писал Горький. Однако не только сила изобразительности - мрачные или яркие краски созданных им образов, не только напряженность конфликтов, драматизм катастрофически развивающихся событий, - но и безмерная сила до предела напряженной мысли, бьющейся и пульсирующей в событиях, поступках, столкновениях всегда незаурядных, всегда страстно размышляющих, страдающих, борющихся личностей - вот что поражает нас в Достоевском.

В 1866 году был напечатан роман «Преступление и наказание», - роман о современной России, пережившей эпоху глубочайших социальных сдвигов и нравственных потрясений, эпоху «разложения», роман о современном герое, вместившем в грудь свою - так, что «разорвется грудь от муки», - все страдания, боли, раны времени.

Недаром подчеркивал современность своего романа. «Действие современное, в нынешнем году», - писал он М. Н. Каткову в сентябре 1865 года. Путей самого глубокого - социального, духовного, нравственного - обновления искала передовая русская молодежь конца 50-х - начала 60-х годов. Трагические метания Раскольникова имеют тот же источник. Отсюда начинает движение и его мысль. Однако в судьбе молодых людей вроде Раскольникова годы реакции сыграли роковую роль, толкнули их к особым, бесплодным, трагически несостоятельным формам протеста.

Под вечер жарчайшего июльского дня, незадолго до захода солнца, уже бросающего свои косые лучи, из жалкой каморки «под самою кровлей высокого пятиэтажного дома» выходит в тяжкой тоске бывший студент Родион Раскольников. Так начинается роман Достоевского. И с этого момента, не давая себе передышки, в глубокой задумчивости, в страстной и безграничной ненависти, в бреду - мечется по петербургским улицам, останавливается на мостах, над темными холодными водами канала, поднимается по вонючим лестницам, заходит в грязные распивочные герой романа. И даже во сне, прерывающем это «вечное движение», продолжается лихорадочная жизнь Раскольникова, принимая уже формы и вовсе фантастические.

«Давным-давно как зародилась в нем вся эта теперешняя тоска, нарастала, накоплялась и в последнее время созрела и концентрировалась, приняв форму ужасного, дикого и фантастического вопроса, который замучил его сердце и ум, неотразимо требуя разрешения» - во что бы то ни стало, любой ценой. «Ужасный, дикий и фантастический вопрос» гонит и ведет героя Достоевского.

Какой же вопрос замучил, истерзал Раскольникова?

Уже в самом начале романа, на первых его страницах узнаем мы, что Раскольников «покусился» на какое-то дело, которое есть «новый шаг, новое собственное слово», что месяц назад зародилась у него «мечта», к осуществлению которой он теперь близок.

А месяц назад, почти умирая с голоду, он вынужден был заложить у старухи-процентщицы, ростовщицы, колечко - подарок сестры. Непреодолимую ненависть ощутил Родион к вредной и ничтожной старушонке, сосущей кровь из бедняков, наживающейся на чужом горе, на нищете, на пороке. «Странная мысль наклевывалась в

его голове, как из яйца цыпленок». И вдруг услышанный в трактире разговор студента с

офицером о ней же, «глупой, бессмысленной, ничтожной, злой, больной старушонке, никому не нужной и, напротив, всем вредной». Старуха живет «сама не знает для чего», а молодые свежие силы пропадают даром без всякой поддержки - «и это тысячами, и это всюду!»-. «За одну жизнь, - продолжает студент, - тысячи жизней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен - да ведь тут арифметика! Да и что значит на общих весах жизнь этой чахоточной, глупой и злой старушонки? Не более как жизнь вши, таракана, да и того не стоит, потому что старушонка вредна». Убей старуху, возьми ее деньги, «обреченные в монастырь», - возьми не себе: для погибающих, умирающих от голода и порока, - и будет восстановлена справедливость! Именно эта мысль наклевывалась и в сознании Раскольникова.

А еще раньше, полгода назад, писал бывший студент-юрист Раскольников статью «О преступлении». В этой статье Раскольников «рассматривал психологическое состояние преступника в продолжение всего хода преступления» и утверждал, что оно, очень похоже на болезнь - помрачение ума, распад воли, случайность и нелогичность поступков. Кроме Того, коснулся в своей статье Раскольников намеком и вопроса о таком преступлении, которое «разрешается по совести» и потому, собственно, не может быть названо преступлением (самый факт его совершения не сопровождается, очевидно, болезнью). Дело в том, разъясняет позднее Раскольников мысль своей статьи, «что люди, по закону природы, разделяются вообще на два разряда: на низший (обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово».

Итак, давно уже зародилась в мозгу Раскольникова мысль, что во имя великой идеи, во имя справедливости» во имя прогресса кровь по совести может быть оправдана, разрешена, даже необходима. Посещение старухи лишь обостряет, как бы подгоняет мысль Родиона, заставляет ее биться и работать со всем присущим его сознанию напряжением.

И еще один удар, еще ступень к бунту - письмо матери о Дунечке, сестре, «всходящей на Голгофу», Дунечке, которая нравственную свободу свою не отдаст за комфорт из одной личной выгоды. За что же отдается свобода? Чувствует Раскольников, что ради него, ради «бесценного Роди» восхождение на Голгофу предпринимается, ему жизнь жертвуется. Маячит перед ним образ Сонечки - символ вечной жертвы: «Сонечка, Сонечка Мармеладо-ва, вечная Сонечка, пока мир стоит!»

А где же выход? Можно ли без этих жертв, нужны ли они? Письмо матери «вдруг как громом в него ударило». Ясно, что теперь надо было не тосковать, не страдать, рассуждая о том, что вопросы неразрешимы, а непременно что-нибудь сделать, и сейчас же, и поскорее. Во что бы то ни стало надо решиться, хоть на что-нибудь, или... «Или отказаться от жизни совсем! - вскричал он вдруг в исступлении, - послушно принять судьбу, как она есть, раз навсегда, и задушить в себе все, отказавшись от всякого права действовать, жить и любить!» Послушно склонить голову перед судьбой, требующей страшных жертв, отказывающей человеку в праве на свободу, принять железную необходимость унижения, страдания, нищеты и порока, принять слепой и безжалостный «фатум» значит для Раскольникова «отказаться от жизни совсем».

И наконец - встреча с пьяной обесчещенной девочкой на Конногвардейском бульваре. И она - жертва каких-то неведомых стихийных законов: «Это, говорят, так и следует. Такой процент, говорят, должен уходить каждый год... куда-то к черту, должно быть, чтоб остальных освежать и им не мешать». Вновь - исступленный «вскрик», вновь - предельный накал бунтующей мысли, бунт против того, что «наука» называет «законами» бытия. Пусть экономисты и статистики хладнокровно вычисляют этот вечный процент обреченных на нищету, проституцию, преступность. Не верит им Раскольников, не может принять «процента».

Но при чем тут старуха-ростовщица? Какая же связь между бунтом Раскольникова и убийством гнусной старухи? Может быть, эта связь разъясняется услышанным Расколышковым рассуждением студента о справедливости и вся разница между студентом и Раскольниковым лишь в том, что Раскольников осуществляет, так сказать, воплощает теорию, идет до конца, восстанавливает справедливость? И, значит, убийство совершается с целью справедливой - взять деньги и облагодетельствовать ими нищее человечество?

Не собственная бедность, не нужда и страдания сестры и матери терзают Раскольникова, а, так сказать, нужда всеобщая, горе вселенское - и горе сестры и матери, и горе погубленной девочки, и жертва Сонечки, и трагедия семейства Мармеладовых, беспросветная, безысходная, вечная бессмыслица, нелепость бытия, ужас и зло, царствующее в мире, нищета, позор, порок, слабость и несовершенство человека - вся эта дикая «глупость создания», как будет сказано позднее в черновиках «Подростка» .

Итак, вот идея Раскольникова - встать выше мира и «сломать, что надо, раз навсегда». Но вопрос: способен ли ты быть настоящим человеком, право имеющим «сломать», способен ли на бунт-преступление: «мне... надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу?! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею?..» Поистине - «ужасный, дикий, фантастический вопрос »!

Раскольникову его эксперимент нужен именно для проверки своей способности на преступление, а не для проверки идеи, которая, как он до поры до времени глубоко убежден, непреложна, неопровержима. «Казуистика его выточилась, как бритва, и сам в себе он уже не находил сознательных возражений» - это перед убийством. Но и потом, сколько бы раз он ни возвращался к своим мыслям, сколь строго он ни судил бы свою идею, казуистика его только натачивалась все острее и острее, делалась все изощреннее. И, уже решившись выдать себя, он говорит сестре: «Никогда, никогда не был я сильнее и убежденнее, чем теперь!» И наконец на каторге, на свободе, подвергнув свою «идею» беспощадному нравственному анализу, он не в силах от нее отказаться: идея неопровержима, совесть его спокойна. Сознательных, логических опровержений своей идее Раскольников не находит до конца. Ибо вполне объективные особенности современного мира обобщает Раскольников, уверенный в невозможности что-либо изменить: бесконечность, неизбывность человеческого страдания и разделение мира на угнетенных и угнетателей, властителей и подвластных, насильников и насилуемых, или, по Раскольникову, на «пророков» и «тварь дрожащую».

И еще одну преграду не смог преодолеть Раскольников. Порвать с людьми, окончательно, бесповоротно хотел он, ненависть испытывал даже к сестре с матерью. «Оставьте меня, оставьте меня одного!» - с иступленной жестокостью бросает он матери. Убийство положило между ним и людьми черту непроходимую: «Мрачное ощущение мучительного, бесконечного уединения и отчуждения вдруг сознательно сказалось в душе его. Как бы два отчужденных, со своими законами, мира живут рядом, непроницаемые друг для друга - мир Раскольникова и другой, внешний мир: все-то кругом точно не здесь делается».

И только в том, что «не вынес», видит Раскольников свое преступление. Но здесь же и его наказание: наказание в этом ужасе своей непригодности, неспособности развенчать идею, наказание в этом «убийстве» в себе принципа («не старуху убил, а принцип убил»), наказание и в невозможности быть верным своему идеалу, в тяжких мучениях выношенному. Признание Раскольникова - признание собственной

несостоятельности, собственного ничтожества: «тварью дрожащей» оказался. Но идея, верит Раскольников, стоит нерушимо и незыблемо.

Не так думает Достоевский. Побеждает человек Раскольников, потрясенный страданиями и слезами людскими, глубоко сострадающий и в глубине души своей уверенный, что не вошь человек, с самого начала «предчувствовавший в себе и в убеждениях своих глубокую ложь». Терпит крах его бесчеловечная идея.

При косых лучах заходящего солнца вышел Раскольников в самом начале романа из своей убогой каморки - делать «пробу». И вот завершается его трагический путь, уложившийся, как всегда у Достоевского, в несколько катастрофических дней, насыщенных до предела битвами содержания неизмеримого, борьбой «непосильных» идей и «великих сердец».

Опять закатывается солнце, и косые лучи его освещают крестный путь Раскольникова - на перекресток, опять на Сенную, где решилось его преступление и где теперь, со слезами, припадает он к оскверненной этим преступлением земле.

И все же, несмотря на тяжелый мрак, окутывающий нарисованную Достоевским в «Преступлении и наказании» картину человеческого бытия, мы видим просвет в этом мраке, мы верим в нравственную силу, мужество, решимость героя Достоевского найти путь и средства истинного служения людям - ведь он был и остался «человеком и гражданином». И поэтому, в конце концов, со светлым чувством закрываем мы эту книгу - одно из самых высоких творений человеческого гения.