Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

• Введение
• 2. Взаимосвязь трех диалогов
• Заключение
• Список литературы

Введение

"Это свое произведение я считаю гениальным", - так говорил о своей последней книге Вл. Соловьёв. Действительно, "Три разговора" Вл. Соловьёва - это литературно-философское произведение уникальное по своим жанровым особенностям в истории русской литературы. Глубина затронутых Соловьёвым тем, сочетание философии, истории, литературы - всё это обуславливало разнообразный выбор художественных средств, определяло жанровое своеобразие книги. Апологетические и полемические диалоги, - так во вступлении философ сам определил жанр трех разговоров.

Помещая перед началом философского диалога вводное слово, Соловьёв следует античной традиции (диалоги Платона, Аристотеля и Цицерона). Не выходит за рамки античной традиции и футурологическая повесть об антихристе. Миф о гибели Атлантиды в книге "Государство" Платона завершает драматические диалоги Сократа, как бы изображая конец идеального государства. Диалоги Цицерона "О государстве" изложены в шести книгах, каждая из которых посвящена конкретной проблеме. Своеобразным синтезом всех шести диалогов становится апофеоз-сновидение Сципиона Африканского Старшего.

Интересно, что в первой редакции "Трех разговоров" повесть об антихристе отсутствовала, а "этот предмет (приход антихриста) был... изложен в той же разговорной форме, как и все предыдущее, и с такою же примесью шутки". И только друзья убедили философа, что эта тема требует более серьезной и подходящей формы. "Найдя это справедливым, - говорит Соловьёв, - я изменил редакцию третьего разговора, вставив в него сплошное чтение "Краткой повести об антихристе" из рукописи умершего монаха". Тема книги и выбранная форма полемических диалогов привели к необходимости завершить три диалога эсхатологической повестью-мифом.

В написанной за месяц до смерти статье "По поводу последних событий", Соловьёв еще раз косвенно укажет на жанр повести: "Историческая драма сыграна... ". Смысл исторического процесса, по Соловьёву, заключается в положительном соединении истин Востока и Запада. Соединение должно произойти в конце всемирной истории после решающей борьбы против лжеистин.

Повесть об антихристе иногда несправедливо называют "приложением" к "Трем разговорам", считают чуть ли не самостоятельным произведением философа, не видят органической связи между тремя диалогами и повестью. В некоторых изданиях "Краткая повесть об антихристе" даже печатается отдельно. Вместе с тем "Три разговора" не заканчиваются и этой "исторической драмой-повестью".

1. Издание "Трех разговоров" В. Соловьева

Впервые книга издана при жизни Соловьёва в 1900 г. в Санкт-Петербурге (изд. "Труд"). В этом же издательстве в 1901 г. были выпущены второе и третье издание книги. В России они стали последними изданиями книги в том виде, какой ее определил сам автор: три разговора с краткой повестью об антихристе и с приложениями. Во всех остальных изданиях "Три разговора" издавались без приложений.

Была нарушена композиционная целостность в отношении "Трех разговоров" и в издании первого "Собрания сочинений Владимира Сергеевича Соловьёва" в девяти томах (1901-1907). Восьмой том включал в себя философские и другие сочинения последних годов, в число которых вошли и "Три разговора". За основу составители положили хронологический принцип, оправданный при подходе ко всему наследию философа. Однако прилагаемые к "Трем разговорам" статьи, написанные в 1897 и 1898 гг., были размещены до произведения, а не после (по замыслу Соловьёва).

Спустя четыре года издательство "Просвещение" выпустило второе издание "Собрания сочинений Владимира Сергеевича Соловьёва" (1911-1914) в десяти томах под редакцией С.М. Соловьёва и Э.Л. Радлова. В этом издании "Три разговора" вошли в последний десятый том. В основу составители положили тот же хронологический принцип Блок А."Владимир Соловьёв и наши дни", 1920. - С. 57. .

В Советском Союзе имя Соловьёва на долгие годы было отодвинуто на периферию. О нем говорилось лишь как о поэте, стоявшем у истоков русского символизма. К сожалению, ложные установки к наследию философа, публициста, критика, писателя, почетного академика Отделения русского языка и словесности, мастера эпистолярного жанра и поэта встречаются и в современном литературоведении. Отчасти это связано с тем, что сочинения Вл. Соловьёва в СССР долгое время не издавались.

Иначе выглядела ситуация в Европе и США. В 1954 году издательство им. Чехова в Нью-Йорке на русском языке выпустило "Три разговора" отдельной книгой. В 1966 г. в Брюсселе выходит фототипическое издание со 2-го издания "Собрания сочинений". Выходят "Три разговора" и на иностранных языках: в Германии и в Чехии.

В СССР первый сборник стихотворений Вл. Соловьёва был издан лишь в 1974 г. Издания философских произведений появились только в 1988 г. Во второй том этого издания вошли "Три разговора", но также без прилагаемых статей. С конца 80-х гг. "Три разговора" входят в издания избранных сочинений. Отдельным изданием на русском языке за последние 11 лет книга выходила несколько раз: в 1991 г. и два раза в 2000 г. В том же году издательство "Наука" приступило к выпуску нового издания "Полного собрания сочинений и писем в 20-ти томах. Сочинения в 15-ти томах" (сост. Котрелев Н.В., Козырев А. П).

Во всех современных изданиях составителями игнорировались приложения к "Трем разговорам". Другими словами, то, что Соловьёв в названии книги обозначил как приложения (четыре статьи и семь Пасхальных писем), не печаталось вовсе. В результате современный читатель не имеет возможности, во-первых, вполне оценить жанровую уникальность "Трех разговоров" и, во-вторых, адекватно понять последнее завещание русского философа.

Недаром Вл. Соловьёв в предисловии обращает отдельное внимание на важность прилагаемых статей и писем, которые "дополняют и поясняют главные мысли трех разговоров". После такой оговорки обходить вниманием прилагаемые статьи не представляется возможным. О литературном же значении соловьевских статей хорошо сказал исследователь Н.В. Котрелев: "Нет никакой возможности отрицать, что многие страницы его философских, публицистических, критических писаний, многие письма - классические образцы русской прозы в этих родах".

Первоначально статьи, включенные Соловьёвым в т. н. циклы Воскресных и Пасхальных писем, публиковались на протяжении 1897 и 1898 гг. в газете "Русь". Всего было 22 письма. В собраниях сочинений начала XX века они были включены в тот же том, что и "Три разговора", но с соблюдением последовательности газетной публикации.

Цикл "Воскресных писем" состоит из 10 статей: "Семья народов", "Пробуждение совести", "О русском языке", "Что такое Россия?", "О так называемых вопросах", "О соблазнах", "Забытые уроки", "Второй конгресс религий", "Словесность или истина?", "Небо или земля?". Цикл "Пасхальные письма" - из 12 писем: "Христос Воскрес!", "О добросовестном неверии", "Женский вопрос", "Восточный вопрос", "Два потока", "Слепота и ослепление", "Значение догмата", статья "Немезида", состоящая из трех отдельных писем, "Россия через сто лет" и последнее письмо "Духовное состояние русского народа" Федотов Г.П. "Об антихристовом добре", 1926. - С. 25. .

В "Трех разговорах" публицистический и эпистолярный жанры представлены четырьмя статьями и семью письмами. Обращает на себя внимание то, что Соловьёв сделал тщательный отбор писем, изменив их первоначальную композицию. Приложения открываются двумя бывшими "пасхальными письмами", теперь Соловьёв публикует их как простые статьи, "Немезида" и "Россия через сто лет". Далее следуют две статьи из "Воскресных писем" - "О соблазнах", "Словесность или истина?" (Соловьёв в "Трех разговорах" их уже не называет Воскресными). После чего приложения завершаются семью "Воскресными письмами": "Христос Воскрес!" "О добросовестном неверии", "Женский вопрос", "Восточный вопрос", "Два потока", "Слепота и ослепление" и "Значение догмата".

2. Взаимосвязь трех диалогов

Взаимосвязь трех диалогов и краткой повести об антихристе с прилагаемыми статьями можно показать на нескольких примерах.

В статье "Россия через сто лет" философ рассуждает об истинном и ложном патриотизме. Мыслитель выступает против ложного "ура патриотизма" почтенной публики, для которой патриотизм "исчерпывается знаменитой поэтической формулой: "Гром победы раздавайся". В вагоне второго класса пассажирского поезда Николаевской железной дороги, где ближние "становятся несносною реальностью", автор задается вопросами: в каком состоянии находится Отечество? не показываются ли признаки духовных и физических болезней? изглажены ли старые исторические грехи? как исполняется долг христианского народа? не предстоит ли еще день покаяния? Оценки результатов последней переписи населения, отмечает мыслитель, не оптимистичны: остановился прирост населения. "Что будет с Россией через сто лет... неужели нам ничего неизвестно о будущем России?", - обращается Соловьёв к своим современникам. Ответом на этот вопрос, по Соловьёву, может стать только обращение русского народа к "патриотизму размышляющему и тревожному", истинной задачей которого является познание высшей воли Бога.

Размышляющий патриотизм, постоянное бодрствование, исполнение долга христианского народа и покаяние - это те средства, которые помогут народу распознать антихриста в себе самом. Так происходит в повести об антихристе, когда император созывает Вселенский собор всех христианских церквей. На соборе он обращается с предложением признать его власть. Взамен каждой конфессии он обещает дорогие ей атрибуты веры. Большая часть христиан соглашается с его условиями. Остальные, возглавляемые духовными лидерами, требуют от антихриста исповедать Иисуса Христа как Сына Божия. Таким образом Вл. Соловьёв показывает необходимость отречения от своих узко конфессиональных особенностей ради принятия полной Истины (Христа распятого и воскресшего). Статья, как и повести об антихристе, обращенная в ХХI век, заставляет задуматься и современного читателя Котрелев Н.В., Козырев А.П Полное собрание сочинений и писем в 20-ти томах. Сочинения в 15-ти томах", «Наука», 2000. - С. 84. .

Воскресение Христа - основной вопрос, который был предметом полемики Вл. Соловьёва с толстовством и ницшеанством. В разговорах эту тему поднимает последователь Толстого Молодой Князь, который отрицает Воскресение, как сказку и миф. В повести антихрист говорит о смерти Бога. Решению этого вопроса Соловьёвым посвящено первое из семи Пасхальных писем "Христос Воскрес!" (Светлое Воскресение, 1897 года) . Для русского философа человечество без христовой победы бессмысленно и представляет собой царство зла и смерти, а природа - совокупность вечно умирающих и рождающихся вещей. Смысл же победы жизни над смертью может быть только в Воскресении Христа.

В последнем, седьмом, пасхальном письме "Значение догмата" (Неделя о никейских отцах, 1897 года) Соловьёв, с одной стороны, указывает на опасность безжизненного, отвлеченного понимания догмата, но с другой - говорит о недопустимости забвения своих христианских истоков. "Единосущий Отцу - провозгласила Церковь устами 318 отцов", определив после долгих догматических споров никейский Символ веры.

Первостепенность этого Символа веры заключается в утверждаемой им возможности соединения с Богом через Воскресение Христа и его Второе Пришествие. Этот мотив, а также мотив тысячелетнего царства Христа есть и в повести об антихристе.

Содержание всех семи писем обусловлено евангельскими событиями, память которых совершается в послепасхальное время. Эти семь евангельских событий входят в т. н. период пения "Цветной триоди", первый из трех периодов церковного года (период пения "Цветной триоди", период пения "Октоиха" и третий период - "Триоди Постной").

Год в церковном исчислении времени начинается днем Светлого Христова Воскресения. Первым пасхальным письмом "Трех разговоров" ("Христос Воскрес!") Соловьёв как бы начинает исчисление времени. Но в "Цветную триодь" входят восемь седмиц: Воскресение Христово, Уверение Фомы, Жены мироносицы у гроба Господня, Исцеление расслабленного, Беседа с самарянкой, Исцеление слепого, Молитва Христа за учеников (будущую Церковь), Сошествие Св. Духа в праздник Пятидесятницы (рождение Церкви). В этом смысле интересно отсутствие восьмой статьи в пасхальных письмах, прилагаемых к "Трем разговорам". Она должна была бы соответствовать восьмой неделе, Пятидесятнице (Троицкой) и заканчивать собой первый период церковного исчисления времени. Почему Вл. Соловьёв обрывает этот период, заканчивая "Три разговора" письмом, посвященным догмату о Сыновстве Христа (Седьмая неделя Св. Отцов) Соловьёв С.М. "Владимир Соловьёв. Жизнь и творческая эволюция", 1923. - С. 45. ?

В конце недели Св. Отцов на литургии читаются фрагменты послания ап. Павла (1 Фессал.4, 13-17) и Евангелия от Иоанна (5, 24-30). Чтения называют заупокойными и обычно читают на погребение монахов и мирян. Говорится в них о воскресении всех мертвых христиан "в сретение Господу на воздухе" (1 Фессал.4-17). Мотив воскресения из мертвых всех праведников есть и в "Краткой повести об антихристе", где происходит завершение земного периода существования Церкви и вслед за этим наступает тысячелетнее Царство Христово, т.е. по существу наступает восьмой день творения, окончательная победа Церкви Небесной. В свою очередь, Пятидесятница же, иначе Сошествие Св. Духа на апостолов, в православном богословии понимается как рождение Церкви, как основа Царства Небесного. Но здесь начинается грань, за которую не может переступать фантазия человека: "драма-то уже давно написана вся до конца, и ни зрителям, ни актерам ничего в ней переменять не позволено". В эти словах г-на Z, источником которых являются строчки из Откровения Иоанна Богослова (гл.22, 18-19), отражено представление философа о всемирной истории как свершающемся Божьем суде, что и обусловило композиционное единство трех диалогов, повести об антихристе и приложений.

Е.Н. Трубецкой по поводу "Трех разговоров" Вл. Соловьёва писал в ст. "Старый и новый национальный мессианизм": "В пророческом предвидении

философа возрождается чудо Пятидесятницы. Огненные языки не разделяют народы, а объединяют их. Христианство Петрово, Иоанново и Павлово объединяются в общем исповедании".

В заключение необходимо сказать, что "Три разговора" являют собой непревзойденный синтез художественной литературы, христианской публицистики и философии. Книга имеет ПРОЛОГ, состоящий из предисловия автора и 3-х апологетических диалогов, саму "историческую драму" или ПОВЕСТЬ ОБ АНТИХРИСТЕ и ЭПИЛОГ, в который входят четыре статьи и семь пасхальных писем. Первые четыре статьи дополняют мысли пролога, пасхальные письма продолжают повесть об антихристе. Эту концепцию сам автор определил еще в самом названии книги: "Три разговора о войне, прогрессе и всемирной истории, со включением краткой повести об антихристе и с приложениями". Остается надеяться, что составители следующих изданий учтут композиционную целостность этой уникальной книги.

3. Содержание "Трех разговоров" В. Соловьева

Это произведение строится в форме диалога-спора, суть которого - в

толковании истории, "нравственного порядка" вещей, в чем их смысл.

Анализируя данное произведение, я пришла к выводу, что нельзя рассматривать все три разговора по отдельности. Так как тема одного разговора прослеживается и в содержании других.

Действие происходит в саду одной из вилл, расположенной у подножия Альп, где случайно сошлись пятеро русских: старый боевой генерал; политик - "муж совета", отдыхающий от теоретических и практических занятий государственными делами; молодой князь - моралист и народник, издающий разные брошюры по нравственным и общественным вопросам; дама среднихлет, любопытная ко всему человечеству, и ещё один господин неопределённого возраста и общественного положения - автор называет его г-н Z.

Первый разговор начинается по поводу газетной статьи и насчёт литературного похода против войны и военной службы. Первым в разговор вступает Генерал: "Существует теперь или нет христолюбивая и достославная российское воинство? Спокон веков всякий военный человек знал и чувствовал, что служит делу важному и хорошему. Это наше дело всегда освящалось в церквах, прославлялась молвою. … И вот мы вдруг узнаём, что всё это нам нужно забыть, а дело, которому мы служили и гордились, объявлено дурным и пагубным, оно противно Божьим заповедям…"Сам военный не знает, как на себя смотреть: как на настоящего человека или как на "изверга естества". В полемику с ним вступает князь, который осуждает войну и военную службу. Свою позицию он выражает так: "не убий" и считает, что убийство есть зло, противное воли Божией, и что оно ни под каким видом не может быть никому дозволено". Ещё одной точки зрения придерживается политик, который полагает, что все нападки в статье обращены не к военным, а к дипломатам и другим "штатским", которые очень мало интересуются "христолюбивостью". А военные по его мнению должны выполнять беспрекословно приказания начальства, хотя литературная агитация против войны для него явление отрадное.

Генерал начинает спорить, что армии непременно нужна полная уверенность в том, что война есть дело святое, благодаря чему в войсках будет воспитываться боевой дух. Разговор переходит в ту стадию, при которой начинается рассмотрение самой войны как неизбежного зла бедствия, терпимого в крайних случаях. Вспоминается даже, что все святые русской церкви принадлежат лишь к двум классам: или монархи, или войны. А значит христианские народы, "по мысли которых святцы делались", военную профессию уважали и ценили. Вразрез этой теории идет мысль князя, который из журналов прочитал, что христианство безусловно осуждает войну. А сам он считает, что война и военщина - "безусловное и крайнее зло, от которого человечество должно непременно и сейчас же избавиться". Что поведет, по его мнению, к торжеству разума и добра.

И тут перед нами встаёт ещё одна точка зрения. Её высказывает г-н Z. Он говорит о том, что война не есть безусловное зло, и что мир не есть безусловное добро, то есть бывает хорошая война, значит, возможен дурной мир. Здесь мы видим разницу между взглядами г-на Z и Генерала, который, как военный человек, думает, что война может быть очень плохим делом "…именно, когда нас бьют, как, например, под Нарвой" и мир может быть прекрасным, как например, Ништадтский. Генерал начинает рассказывать своим собеседникам об одном сражении на Аладжинских высотах (что было на войне с турками), при котором "и своих и чужих много полегло", и при этом каждый воевал за "свою правду". На что князь ему замечает, каким же образом война может быть честным и святым делом, когда это борьба "одних разбойников с другими". Но генерал с ним не согласен. Он считает, что "умри бы он тогда - прямо предстал бы перед Всевышним и занял бы место в раю". Ему не интересно знать, что по ту и по эту сторону все люди и что во всяком человеке есть добро и зло. Генералу важно, "что из двух в ком пересилило" Соловьев В. Три разговора. Издательство: Студия «aKniga», 2008.- С. 37. .

И тут г-н Z поднимает вопрос о религии, Христе, который "не подействовал силою евангельского духа, чтобы пробудить добро, сокрытое в душах Иуды, Ирода, еврейских первосвященников. Почему же Он не избавил их души от той ужасной тьмы, в которой они находились?"

Интересным представляется рассказ г-на Z о двух афинских странниках, пришедших в конце жизни к такому выводу: греши и не кайся, ибо раскаяние ведёт к унынию, а оно является большим грехом.

Далее спор снова возвращается к теме войны. Политик твёрдо убеждён в том, что нельзя оспаривать исторического значения войны, как главного средства, которым создавалось и упрочивалось государство. Он считает, что нет такого государства, которое было бы создано и укреплено, без военных действий.

Политик приводит в пример Северную Америку, которой пришлось добывать свою политическую независимость путём долголетней войны. Но князь отвечает, что это говорит о "неважности государства", и что война не несёт в себе великого исторического значения для условий создания государства. Политик пытается доказать, что военный период истории кончился. Хотя о немедленном разоружении не может быть и речи, "ни мы, ни наши дети больших войн не увидим". Он приводит в пример время Владимира Мономаха, когда приходилось ограждать будущее русского государства от половцев, а потом от татар.

Теперь же таких угроз России не наблюдается и, следовательно, война и военные просто не нужны. Сейчас, считает Политик, война имеет смысл быть где-нибудь в Африке или Средней Азии. И снова приходится ему возвращаться к мысли о "святых войнах". Он говорит так: "Войны, которые воздвигнуты в ранг святых, возможно, были в киевской или монгольской эпохе. В подтверждение своих слов он приводит в пример Александра Невского и Александра Суворова.

Александр Невский сражался за национально-политическую будущность своего отечества, поэтому он - святой. Александру Суворову, напротив, спасать Россию не приходилось. Спасение же России от Наполеона (с ним "можно было бы договориться") - это патриотическая риторика. Далее Политик рассуждает о Крымской войне, как о "безумной", а её причина, по его мнению, - это "дурная воинствующая политика, в результате которой погибло полмиллиона людей".

Следующая интересная мысль состоит в том, что современные нации перестают уметь воевать, а сближение России с Францией - выгодно, это - "союз мира и предосторожности". Ему парирует Генерал, говоря, что если опять столкнуться две военные нации, то опять "пойдут бюллетени", и военные качества всё равно нужны. На это политик прямо заявляет: "Как в теле ненужные органы атрофируются, так и в человечестве воинствующие качества стали не нужны".

Что же предлагает Политик, в чём он видит решение этих проблем? А в том, чтобы взяться за ум и вести хорошую политику, например, с Турцией: "ввести её в среду культурных наций, помочь образоваться и стать способными справедливо и гуманно управлять народами, которые не в состоянии мирно управляться со своими делами". Тут идёт сравнение с Россией, где было отменено крепостное право. В чём же тогда состоит особая задача русской политики в восточном вопросе? Здесь Политик предлагает идею, что все европейские нации должны быть солидарны в интересе культурного расширения.

А конкретно Россия должна удвоить усилия, чтобы скорее догнать другие нации. Русский народ должен воспользоваться опытом сотрудничества. "Добровольно трудясь над культурным прогрессом варварских государств, мы стягиваем узы солидарности между нами и другими европейскими нациями".

Но Генерал, как человек, побывавший на войне, не верит в солидарность. На это Политик заявляет, что коль мы сами европейцы, так и должны быть солидарны с другими европейскими нациями. Однако не все собравшиеся считают, что русский народ - европейцы. Например, г-н Z утверждает что "мы представляем собой особый греко-славянский тип. И Политик вновь оперирует тем, что "Россия - великая окраина Европы в сторону Азии, то есть азиатский элемент в природу нашу вошёл, второю душою сделался". И чтобы разобраться во всём "необходимо возобладание одной души, разумеется, лучшей, то есть умственно более сильной, более способной к дальнейшему прогрессу. Сначала нации должны были сложиться, окрепнуть и "устоять против низших элементов".

В этот период нужна была война, которая на том этапе была делом святым. А теперь наступает эпоха мира и мирного распространения повсюду европейской культуры. И в этом Политик видит смысл истории: "мирная политика есть мерило и симптом культурного прогресса".

Тогда что же дальше? Может быть, ускоренный прогресс есть симптом конца, а, значит, исторический процесс приближается к своей развязке? Г-н Z подводит разговор к тому, что о прогрессе заботиться нельзя, если знать, что "конец его всегда есть смерть для всякого человека". Генерал уточняет эту мысль, а именно встаёт вопрос об антихристе и антихристианстве: "духа Христова не имея, выдают себя за самых настоящих христиан". То есть антихристианство ведёт к исторической трагедии, так как это будет "не простое неверие или отрицание христианства, а это будет религиозное самозванство".

Но как же с этим бороться? Дама пытается предположить, что нужно заботиться о том, чтобы добра в людях было больше. Сражение между добром и злом неизбежно.

Черту подводит князь цитатой из Евангелие: "Ищите Царства Божия и правды его, а остальное приложится вам".

Итак, проанализировав данное произведение, можно кратко обобщить и сказать, что: Князь и политик выступают как поборники прогресса, их позиция сводится к установке: все к лучшему в этом лучшем из миров. Политик высказывает позитивистскую трактовку истории и "нравственного порядка", как результата естественного и необходимого прогресса общества (во втором разговоре): в мире правит необходимость, и добро в конечном итоге - не более чем продукт культуры ("вежливость", которая воспитывается культурой). Но такая утилитарная точка зрения неприемлема для его оппонентов, поскольку такое объяснение выносит проблему смысла за скобки ("нельзя толковать о смысле войны безотносительно ко времени"). Такой прогресс не дает объяснения истории - это всего лишь "тень тени". История - процесс бессмысленный.

Князем (в третьем разговоре) этот смысл привносится: это - построение града Божьего на земле. Какой же точки зрения придерживается сам автор "Трёх разговоров"? На этот вопрос нельзя ответить однозначно, так как ещё в предисловии Соловьёв признаётся в том, что, хотя в большей степени принимает, безусловно-религиозный взгляд, выраженный в рассуждениях г-на Z (самого, на мой взгляд, загадочного из собеседников) и в повести отца Пансофия, всё-таки признаёт относительную правду и за двумя другими: религиозно-бытовой позиции Генерала и культурно-прогрессивной Политика.

Заключение

Таким образом, подытожив сказанное, сделаем следующие выводы: "Три разговора" - одно из последних литературно-философских произведений В.С. Соловьёва, посвященная "вечным вопросам": добро и зло, истина и ложь, религия и нигилизм. Произведение строится в форме диалога-спора, суть которого - в толковании истории, "нравственного порядка" вещей...

Итоговая работа великого русского мыслителя Владимира Сергеевича Соловьёва посвящена вечным вопросам бытия: добро и зло, истина и ложь, религия и нигилизм. По определению самого философа "это разговоры о зле, о военной и мирной борьбе с ним".

Сам автор говорил: "Моя задача здесь скорее полемическая, то есть я хотел ярко выставить связанные с вопросом о зле жизненные стороны христианской истины. "В самом произведении чётко поставлен вопрос: есть ли зло только естественный недостаток, само собою исчезающее с ростом добра, или оно есть действительная сила, посредством соблазнов владеющая нашим миром.

Герои произведения ведут достаточно жёсткую полемику, в том смысле, что все свои высказывания они полностью обосновывают, и у рассматриваемых ими вопросов столько реальных противоречий, что мне самой трудно определиться, с какой позицией соглашаться, а с какой - нет. Я считаю, что эти вопросы актуальны и в наше время, потому что по-прежнему существует множество взглядов, мнений и рассуждений на эту тему. Поэтому сложно сказать, когда человечество сможет прийти и придет ли оно вообще к разрешению таких вечных проблем, как война, прогресс, история и перспектива развития человеческого общества.

Список литературы

1. ???? ?. "???????? ???????? ? ???? ???", 1920.

2. ???????? ?.?., ??????? ?. ? ?????? ???????? ????????? ? ????? ? 20-?? ?????. ????????? ? 15-?? ?????", "?????", 2000.

3. ???????? ?.?. "???????? ????????. ????? ? ?????????? ????????", 1923.

4. ???????? ?. ??? ?????????. ????????????: ?????? "aKniga", 2008. - 164 ?.

5. ??????? ?.?. "?? ????????????? ?????", 1926.

Подобные документы

Философское и поэтическое творчество русского философа Соловьева Владимира Сергеевича. Русская религиозная метафизика, художественный опыт русского символизма. Эволюция философских взглядов Соловьева. Инстинктивное стремление к всеобщему единству.

реферат , добавлен 22.06.2012


Анализ проблемы русского самосознания в статье Владимира Соловьева "Русская идея". Смысл существования России во всемирной истории. Вечные истины религии как источник понимания проблемы. Национальная идея как общественный идеал, ее религиозный аспект.

статья , добавлен 29.07.2013


Краткая биографическая справка из жизни философа. Сущность всеединства по Соловьеву. Понятие про онтологическую гносеологию. Сущность понятия "смысл". Философская архитектоника идей богочеловечества, всеединства в концепции Владимира Сергеевича Соловьева.

презентация , добавлен 29.04.2012


Историческая тема в творчестве русского религиозного философа XIX в. В. Соловьева. Религиозная этика, проблемы теории познания в социальных и идейно-теоретических истоках ученого. Философия "всеединства" как попытка создания всеобъемлющего мировоззрения.

контрольная работа , добавлен 23.12.2010


Владимир Сергеевич Соловьев - классик русской идеалистической философии. Формирование его религиозных убеждений, философии вечной женственности. Личные качества и дружеские отношения Соловьева. Размышления о смысле человеческой любви в статьях философа.

контрольная работа , добавлен 26.02.2011


Краткий очерк жизни, личностного и творческого становления российского философа второй половины XIX века В.С. Соловьева. Сущность философии всеединства Соловьева, ее отличительные признаки. Этическое учение философа и его место в современной науке.

реферат , добавлен 25.02.2010


Жизнь и научная деятельность В.С. Соловьева - выдающегося, гениального философа России. Социальные и идейно-теоретические истоки философской системы мыслителя. Основы учения о всеединстве как начале и цели мирового процесса, концепции истории и человека.

реферат , добавлен 25.10.2011


Природа человеческой нравственности в учении Владимира Соловьева. Религиозные сомнение и возвращение к вере русского философа. Нравственные принципы человеческой деятельности. Главный философский труд "Оправдание добра", посвященный проблемам этики.

дипломная работа , добавлен 24.04.2009


Владимир Соловьев и влияние на его мировоззрение трудов Спинозы. Философский труд "Оправдание добра" и проблемы этики. Общий очерк философии Соловьева. Единство мировой души в своем стремлении к реализации. Соединение божественного начала с душою мира.

реферат , добавлен 22.03.2009


Идея практической, жизнестроительной философии. Философские воззрения, жизненный и творческий путь Владимира Соловьева. Идея приоритета духовного над материально-биологическим. Философия всеединства в начале 20-го века: последователи В.С. Соловьева.

От начала истории три коренные силы управляли человеческим развитием, Пер-вая стремится подчинить человечество во всех сферах и на всех степенях его жизни одному верховному началу, в его исключительном единстве стремится смешать и слить все многообразие частных форм, подавить самостоятельность лица, свободу личной жиз-ни. Один господин и мертвая масса рабов - вот последнее осуществление этой силы. Если бы она получила исключительное преобладание, то человечество окаменело бы в мертвом однообразии и неподвижности. Но вместе с этой силой действует другая, прямо противоположная; она стремится разбить твердыню мертвого единства, дать везде свободу частным формам жизни, свободу лицу и его деятельности; под ее влия- нием отдельные элементы человечества становятся исходными точками жизни, дей-ствуют исключительно из себя и для себя, общее теряет значение реального сущест- венного бытия, превращается в что-то отвлеченное, пустое, в формальный закон, а на- конец, и совсем лишается всякого смысла. Всеобщий эгоизм и анархия, множествен-ность отдельных единиц без всякой внутренней связи - вот крайнее выражение этой силы. Если бы она получила исключительное преобладание, то человечество распалось бы на свои составные стихии, жизненная связь порвалась бы и история окончилась войной всех против всех, самоистреблением человечества. Обе эти силы имеют отри-цательный, исключительный характер: первая исключает свободную множественность частных форм и личных элементов, свободное движение, прогресс,- вторая столь же отрицательно относится к единству, к общему верховному началу жизни, разрывает солидарность целого. Если бы только эти две силы управляли историей человечества, то в ней не было бы ничего кроме вражды и борьбы, не было бы никакого положи-тельного содержания; в результате история была бы только механическим движением, определяемым двумя противоположными силами и идущим по их диагонали. Внутрен- ней целости и жизни нет у обеих этих сил, а следовательно, не могут они ее дать и человечеству. Но человечество не есть мертвое тело, и история не есть механиче- ское движение, а потому необходимо присутствие третьей силы, которая дает положительное содержание двум первым, освобождает их от их исключительности, при-миряет единство высшего начала с свободной множественностью частных форм и эле-ментов, созидает, таким образом, целость общечеловеческого организма и дает ему внутреннюю тихую жизнь. И действительно, мы находим в истории всегда совмест-ное действие трех этих сил, и различие между теми и другими историческими эпохами и культурами заключается только в преобладании той или другой силы, стремя- : щейся к своему осуществлению, хотя полное осуществление для двух первых сил, именно вследствие их исключительности,- физически невозможно.

Оставляя в стороне древние времена и ограничиваясь современным человечест-вом, мы видим совместное существование трех исторических миров, трех культур, резко между собою различающихся,- я разумею мусульманский Восток, Западную цивилизацию и мир Славянский: все, что находится вне их, не имеет общего мирового значения, не оказывает прямого влияния на историю человечества. В каком же отно-шении стоят эти три культуры к трем коренным силам исторического развития?

Что касается мусульманского Востока, то не подлежит никакому сомнению, что он находится под преобладающим влиянием первой силы - силы исключительного единства. Все там подчинено единому началу религии, и притом сама эта религия является с крайне исключительным характером, отрицающим всякую множественность форм, всякую индивидуальную свободу. Божество в исламе является абсолютным деспотом, создавшим по своему произволу мир и людей, которые суть только слепые орудия в его руках; единственный закон бытия для Бога есть Его произвол, а для человека - слепой неодолимый рок. Абсолютному могуществу в Боге соответствует в человеке абсолютное бессилие. Мусульманская религия прежде всего подавляет ли-цо, связывает личную деятельность, вследствие же этого, разумеется, все проявления и различные формы этой деятельности задерживаются, не обособляются, убиваются в зародыше. Поэтому в мусульманском мире все сферы и степени общечеловеческой жизни являются в состоянии слитности, смешения, лишены самостоятельности относи-тельно друг друга и все вместе подчинены одной подавляющей власти религии. В сфе-ре социальной мусульманство не знает различия между церковью/ государством и соб-ственно обществом или земством. Все социальное тело мусульманства представляет сплошную безразличную массу, над которой возвышается один деспот, соединяющий в себе и духовную и светскую высшую власть. Единственный кодекс законов, опре-деляющий все церковные, политические и общественные отношения, есть Алкоран; представители духовенства суть вместе с тем и судьи; впрочем, духовенства в соб-ственном смысле нет, так же как нет и особенной гражданской власти, а господству-ет смешение того и другого. Подобное же смешение господствует и в области теоре-тической или умственной: в мусульманском мире/ собственно говоря, совсем не су-ществует ни положительная наука, ни философия, ни настоящая теология, а есть только какая-то смесь из скудных догматов Корана, из отрывков кой-каких философ-ских понятий, взятых у греков, и некоторых эмпирических сведений . Вообще же вся умственная сфера в мусульманстве не различилась, не обособилась от практиче-ской жизни, знание имеет здесь только утилитарный характер, самостоятельного же теоретического интереса не существует. Что касается до искусства, до художествен-ного творчества, то и оно точно так же лишено всякой самостоятельности и крайне слабо развито, несмотря на богатую фантазию восточных народов: гнет односторон-него религиозного начала помешал этой фантазии выразиться в объективных идеаль-ных образах. Ваяние и живопись, как известно, прямо запрещены Кораном и не су-ществуют совсем в мусульманском мире. Поэзия не пошла здесь дальше той непо-средственной формы, которая существует везде, где есть человек, то есть лирики . Что же касается до музыки, то на ней особенно ясно отразился характер исключитель-ного монизма; богатство звуков европейской музыки совершенно непонятно для вос-точного человека: самая идея музыкальной гармонии для него не существует, он ви-дит в ней только разногласие и произвол, его же собственная музыка (если только можно называть это музыкой) состоит единственно в монотонном повторении одних и тех же нот. Таким образом, как в сфере общественных отношений, так и в сфере умственной, а равно и в сфере творчества подавляющая власть исключительного рели-гиозного начала не допускает никакой самостоятельной жизни и развития. Если лич- ное сознание безусловно подчинено одному религиозному принципу, крайне скудному и исключительному, если человек считает себя только безразличным орудием в руках слепого, по бессмысленному произволу действующего божества, то понятно, что из такого человека не может выйти ни великого политика, ни великого ученого или философа, ни гениального художника, а выйдет только помешанный фанатик, каковы и суть самые лучшие представители мусульманства .

Что мусульманский Восток находится под господством первой из трех сил, по давляющей все жизненные элементы и враждебной всякому развитию, это доказы- вается кроме приведенных характеристических черт еще тем простым фактом, что в течение двенадцати столетий мусульманский мир не сделал ни одного шага на пути внутреннего развития; нельзя указать здесь ни на один признак последовательного органического прогресса. Мусульманство сохранилось неизменно в том состоянии, в каком было при первых калифах, но не могло сохранить прежней силы, ибо по зако- ну жизни, не идя вперед, оно тем самым шло назад, и потому неудивительно, что современный мусульманский мир представляет картину такого жалкого упадка.

Прямо противоположный характер являет, как известно, Западная цивилизация; здесь мы видим быстрое и непрерывное развитие, свободную игру сил, самостоя- тельность и исключительное самоутверждение всех частных форм и индивидуальных элементов - признаки, несомненно показывающие, что эта цивилизация находится под господствующим влиянием второго из трех исторических начал. Уже самый религи-озный принцип, легший в основу Западной цивилизации, хотя он представлял лишь одностороннюю и, следовательно, искаженную форму христианства, был все-таки же несравненно богаче и способнее к развитию, нежели ислам. Но и этот принцип с са- мых первых времен западной истории не является исключительной силой, подавляю-щей все другие: волей-неволей он должен считаться с чуждыми ему началами. Ибо рядом с представительницей религиозного единства - римскою церковью - выступает мир германских варваров, принявший католичество, но далеко не проникнутый им, сохранивший начало не только отличное от католического, но и прямо ему враждеб- ное - начало безусловной индивидуальной свободы, верховного значения личности. Этот первоначальный дуализм германо-римского мира послужил основанием для но-вых обособлений. Ибо каждый частный элемент на Западе, имея перед собою не одно начало, которое его всецело бы подчиняло себе, а два противоположные и враждебные между собою, тем самым получал для себя свободу: существование другого начала освобождало его от исключительной власти первого и наоборот.

Каждая сфера деятельности, каждая форма жизни на Западе, обособившись в отделившись от всех других, стремится в этой своей отдельности получить абсолют-ное значение, исключить все остальные, стать одна всем, и вместо того, по непре- ложному закону конечного бытия, приходит в своей изолированности к бессилию и ничтожеству, захватывая чуждую область, теряет силу в своей собственной. Так, церковь западная, отделившись от государства, но присвоивая себе в этой отдельно- сти государственное значение, сама ставшая церковным государством, кончает тем, что теряет всякую власть и над государством и над обществом. Точно так же государ- ство, отделенное и от церкви, и от народа, и в своей исключительной централизации присвоившее себе абсолютное значение, под конец лишается всякой самостоятельности, превращается в безразличную форму общества, в исполнительное орудие народного голосования, а сам народ или земство, восставшее и против церкви и против государ-ства, как только побеждает их, в своем революционном движении не может удержать своего единства, распадается на враждебные классы и затем необходимо должен рас пасться и на враждебные личности. Общественный организм Запада, разделившийся сначала на частные организмы, между собою враждебные, .должен под конец раз- дробиться на последние элементы, на атомы общества, то есть отдельные лица, и эгоизм корпоративный, кастовый должен перейти в эгоизм личный. Принцип этого последнего распадения был впервые ясно выражен в великом революционном движе-нии прошлого века, которое, таким образом, и можно считать началом полного открове- ния той силы, которая двигала всем западным развитием, Революция передала верховную власть народу в смысле простой суммы отдельных лиц, все единство которых сводит-ся лишь к случайному согласию желаний и интересов,- согласию, которого может и не быть. Уничтожив те традиционные связи, те идеальные начала, которые в старой Европе делали каждое отдельное лицо только элементом высшей общественной груп- пы и, разделяя человечество, соединяли людей,- разорвав эти связи, революционное движение предоставило каждое лицо самому себе и вместе с тем уничтожило его ор-ганическое различие от других. В старой Европе это различие и, следовательно, нера- венство лиц обусловливалось принадлежностью к той или другой общественной груп-пе и местом, в ней занимаемым. С уничтожением же этих групп в их прежнем значении исчезло и органическое неравенство, осталось только низшее натуральное неравенство личных сил. Из свободного проявления этих сил должны были создаться новые формы жизни на место разрушенного мира. Но никаких положительных осно-ваний для такого нового творчества не было дано революционным движением. Легко видеть в самом деле, что принцип свободы сам по себе имеет только отрицательное значение. Я могу жить и действовать свободно, то есть не встречая никаких произ- вольных препятствий или стеснений, но этим, очевидно, нисколько не определяется по-ложительная цель моей деятельности, содержание моей жизни. В старой Европе жизнь человеческая получала свое идеальное содержание от католичества, с одной стороны, и от рыцарского феодализма - с другой. Это идеальное содержание давало старой Ев- ропе ее относительное единство и высокую героическую силу, хотя уже оно таило в себе начало того дуализма, который должен был необходимо привести к последую-щему распадению. Революция окончательно отвергла старые идеалы, что было, разу- меется, необходимо, но по своему отрицательному характеру не могла дать новых. Она освободила индивидуальные элементы, дала им абсолютное значение, но лишила их деятельность необходимой почвы и пищи; поэтому мы видим, что чрезмерное раз- витие индивидуализма в современном Западе ведет прямо к своему противоположно- му - к всеобщему обезличению и опошлению. Крайняя напряженность личного со-знания, не находя себе соответствующего предмета, переходит в пустой и мелкий эгоизм/который всех уравнивает. Старая Европа в богатом развитии своих сил про- извела великое многообразие форм, множество оригинальных, причудливых явлений; были у нее святые монахи, что из христианской любви к ближнему жгли людей ты-сячами; были благородные рыцари, всю жизнь сражавшиеся за дам, которых никогда не видали, были философы, делавшие золото и умиравшие с голоду, были ученые-схоластики, рассуждавшие о богословии, как математики, а о математике - как бого- словы. Только эти оригинальности, эти дикие величия делают Западный мир интерес-ным для мыслителя и привлекательным для художника. Все его положительное содер- жание в прошлом, ныне же, как известно, единственное величие, еще сохраняющее свою силу на Западе, есть величие капитала; единственное существенное различие и не-равенство между людьми, еще существующее там,- это неравенство богача и проле-тария, но и ему грозит великая опасность со стороны революционного социализма. Социализм имеет задачей преобразовать экономические отношения общества введени- ем большей равномерности в распределений материального богатства. Едва ли можно сомневаться, что социализму обеспечен на Западе скорый успех в смысле победы и господства рабочего сословия. Но настоящая цель этим достигнута не будет. Ибо как вслед за победой третьего сословия (буржуазия) выступило враждебное ему четвер- тое, так и предстоящая победа этого последнего вызовет, наверно, пятое, то есть но- вый пролетариат, и т. д. Против социально-экономической болезни Запада, как против рака, всякие операции будут только паллиативами. Во всяком случае, смешно было бы видеть в социализме какое-то великое откровение, долженствующее обновить че-ловечество. Если в самом деле предположить даже полное осуществление социалисти-ческой задачи, когда все человечество равномерно будет пользоваться материальными благами и удобствами цивилизованной жизни, с тем большею силою станет перед ним тот же вопрос о положительном содержании этой жизни, о настоящей цели человеческой деятельности, а на этот вопрос социализм, как и все западное развитие, не дает ответа.

Правда, много толкуют о том, что на место идеального содержания старой жиз- ни, основанного на вере, дается новое, основанное на з н а н и и, на науке; и пока эти речи не выходят за пределы общностей, можно подумать, что дело идет о чем-то в еликом, но стоит только посмотреть поближе, какое же это знание, какая наука, и великое очень скоро переходит в смешное. В области знания Западный мир постигла [та же судьба, как и в области жизни общественной: абсолютизм теологии сменился абсолютизмом философии, которая в свою очередь должна уступить место абсолютизму эмпирической положительной науки, то есть такой, которая имеет своим предметом н e начала и причины, а только явления и их общие законы. Но общие законы суть только общие факты, и, по признанию одного из представителей эмпиризма, высшее совершенство для положительной науки может состоять лишь в том, чтобы иметь возможность свести все явления к одному общему закону или общему факту, напри-мер, к факту всемирного тяготения, который уже не сводим ни к чему другому, а мо-жет быть только констатирован наукой. Но для ума человеческого теоретический ин-терес заключается не в познании факта как такового, не в констатировании его суще- ствования, а в его объяснении, то есть в познании его причин, а от этого-то познания и отказывается современная наука. Я спрашиваю: почему совершается такое-то явление, и получаю в ответ от науки, что это есть только частный случай другого, более об- щего явления, о котором наука может сказать только, что оно существует. Очевидно, что ответ не имеет никакого отношения к вопросу и что современная наука предлагает нашему уму камни вместо хлеба. Не менее очевидно, что такая наука не может иметь прямого отношения ни к каким живым вопросам, ни к каким высшим целям челове- ческой деятельности, и притязание давать для жизни идеальное содержание было бы со стороны такой науки только забавным. Если же подлинной задачей науки при- I знавать не это простое констатирование общих фактов или законов, а их действитель-ное объяснение, то должно сказать, что в настоящее время, наука совсем не сущест-вует, все же, что носит теперь это имя, представляет на самом деле только бесфор-менный и безразличный материал будущей истинной науки; и понятно, что зижди- тельные начала, необходимые для того, чтобы этот материал превратился в стройное научное здание, не могут быть выведены из самого этого материала, как план построй-ки не может быть выведен из кирпичей, которые для нее употребляются. Эти зижди- тельные начала должны быть получены от высшего рода знания, от того знания, кото-рое имеет своим предметом абсолютные начала и причины, следовательно, истинное построение науки возможно только в ее тесном внутреннем союзе с теологией и фи- лософией как высшими членами одного умственного организма, который только в этой своей целости может получить силу и над жизнью. Но такой синтез совершенно про- тиворечит общему духу западного развития: та исключающая отрицательная сила, которая разделила и уединила различные сферы жизни и знания, не может сама по себе снова соединить их. Лучшим тому доказательством могут служить те неудачные попытки синтеза, которые мы встречаем на Западе. Так, например, метафизические системы Шопенгауэра и Гартмана (при всем их значении в других отношениях) на-столько сами бессильны в области верховных начал знания и жизни, что должны об- ращаться за этими началами - к Буддизму.

Если, таким образом, идеальное содержание для жизни не в состоянии дать сов- ременная наука, то то же самое должно сказать и о современном искусстве. Для того чтобы творить вечные истинно художественные образы, необходимо прежде всего верить в высшую действительность идеального мира. И как может давать вечные идеалы для жизни такое искусство, которое не хочет ничего знать, кроме этой самой жизни в ее обиходной поверхностной действительности, стремится быть,только ее точ-ным воспроизведением? Разумеется, такое воспроизведение даже невозможно, и искус- ство, отказываясь от идеализации, переходит в карикатуру.

И в сфере общественной жизни и в сфере знания и творчества вторая истори- ческая сила, управляющая развитием Западной цивилизации, будучи предоставлена сама себе, неудержимо приводит под конец к всеобщему разложению на низшие со-ставные элементы, к потере всякого универсального содержания, всех безусловных на- чал бытия. И если мусульманский Восток, как мы видели, совершенно уничтожает человека и утверждает только бесчеловечного бога, то Западная цивилизация стремится прежде всего к исключительному утверждению безбожного чело века, то есть человека, взятого в его кажущейся поверхностной отдельности и дей- ствительности и в этом ложном положении признаваемого вместе и как единственное божество и как ничтожный атом -как божество для себя, субъективно, и как ничтож- ный атом - объективно, по отношению к внешнему миру, которого он есть отдельная частица в бесконечном пространстве и преходящее явление в бесконечном времени. Понятно, что все, что может произвести такой человек, будет дробным, частным, ли- шенным внутреннего единства и безусловного содержания, ограниченным одною по- верхностью, никогда не доходящим до настоящего средоточия. Отдельный личный ин- терес, случайный факт, мелкая подробность - атомизм в жизни, атомизм в науке, атомизм в искусстве- вот последнее слово Западной цивилизации. Она выработала частные формы и внешний материал жизни, но внутреннего содержания самой жизни не дала человечеству; обособив отдельные элементы, она довела их до крайней сте- пени развития, какая только возможна в их отдельности; но без внутреннего органи- ческого единства они лишены живого духа, и все это богатство является мертвым капиталом. И если история человечества не должна кончиться этим отрицательным результатом, этим ничтожеством, если должна выступить новая историческая сила, то задача этой силы будет уже не в том, чтобы вырабатывать отдельные элементы жизни и знания, созидать новые культурные формы, а в том, чтоб оживить, одухотво-рить враждебные, мертвые в своей вражде элементы высшим примирительным нача- лом, дать им общее безусловное содержание и тем освободить их от необходимости исключительного самоутверждения и взаимного отрицания.

Но откуда может быть взято это безусловное содержание жизни и знания? Если бы человек имел его в самом себе, он не мог бы ни утратить, ни искать его. Оно должно быть вне его как частного, относительного существа. Но не может оно быть и во внешнем мире, ибо этот мир, представляет только низшие ступени того развития, на вершине которого находится сам человек, и если он не может найти безусловных начал в самом себе, то в низшей природе еще менее; и тот, кто кроме этой видимой действительности себя и внешнего мира не признает никакой другой, должен отказаться от всякого идеального содержания жизни, от всякого истинного знания и творчества. В таком случае человеку остается только низшая животная жизнь; но счастье в этой низшей жизни зависит от слепого случая и если даже до-стигается, то всегда оказывается иллюзией, и так как, с другой стороны, стремление к высшему и при сознании его неудовлетворимости все-таки остается, но служит толь-ко источником величайших страданий, то естественным заключением является, что жизнь есть игра, которая не стоит свеч, и совершенное ничтожество представляется как желанный конец и для отдельного лица и для всего человечества. Избежать этого заключения можно, только признавая выше человека и внешней природы другой, безус-ловный, божественный мир, бесконечно более действительный, богатый и живой, не- жели этот мир призрачных поверхностных явлений, и такое признание тем естествен-нее, что сам человек по своему вечному началу принадлежит к тому высшему миру и смутное воспоминание о нем так или иначе сохраняется у всякого, кто еще не со- всем утратил человеческое достоинство.

Итак, третья сила, долженствующая дать человеческому развитию его безуслов-ное содержание, может быть только откровением высшего божественного мира, и те люди, тот народ, через который эта сила имеет проявиться, должен быть только по-средником между человечеством и тем миром, свободным, сознательным орудием последнего. Такой народ не должен иметь никакой специальной ограниченной задачи, он не призван работать над формами и элементами человеческого существования, а только сообщить живую душу, дать жизнь и целость разорванному и омертвелому че- ловечеству через соединение его с вечным божественным началом. Такой народ не нуждается ни в каких особенных преимуществах, ни в каких специальных силах и внешних дарованиях, ибо он действует не от себя, осуществляет не свое. От народа - носителя третьей божественной силы требуется только свобода от всякой ограничен-ности и односторонности, возвышение над узкими специальными интересами, требует- ся, чтоб он не утверждал себя с исключительной энергией в какой-нибудь частной низ- шей сфере деятельности и знания, требуется равнодушие ко всей этой жизни с ее мелкими интересами, всецелая вера в положительную действительность высшего ми- ра и покорное к нему отношение. А эти свойства, несомненно, принадлежат племен-ному характеру Славянства, в особенности же национальному характеру русского на- рода. Но и исторические условия не позволяют нам искать другого носителя третьей силы вне Славянства и его главного представителя - народа русского, ибо все осталь-ные исторические народы находятся под преобладающей властью той или другой из двух первых исключительных сил: восточные народы - под властью первой, запад-ные - под властью второй силы. Только Славянство, и в особенности Россия осталась свободною от этих двух низших потенций и, следовательно, может стать историческим проводником третьей. Между тем две первые силы совершили круг своего проявле-ния и привели народы, им подвластные, к духовной смерти и разложению. Итак, повто-ряю, или это есть конец истории, или неизбежное обнаружение третьей всецелой си-лы, единственным носителем которой может быть только Славянство и народ русский.

Внешний образ раба, в котором находится наш народ, жалкое положение России в экономическом и других отношениях не только не может служить возражением про-,тив ее призвания, но скорее подтверждает его. Ибо та высшая сила, которую русский народ должен провести в человечество, есть сила не от мира сего, и внешнее богат-ство и порядок относительно ее не имеют никакого значения. Великое историческое призвание России, от которого только получают значение и ее ближайшие задачи, есть призвание религиозное в высшем смысле этого слова. Когда воля и ум людей вступят в действительное общение с вечно и истинно существующим, тогда только получат свое положительное значение и цену все частные формы и элементы жизни и знания - все они будут необходимыми органами или посредствами одного живого целого. Их противоречие и вражда, основанная на исключительном самоутверждении каждого, необходимо исчезнет, как только все вместе свободно подчинятся одному об-щему началу и средоточию.

Когда наступит час обнаружения для России ее исторического призвания, никто не может сказать, но все показывает, что час этот близок, даже несмотря на то, что в русском обществе не существует почти никакого действительного сознания своей высшей задачи. Но великие внешние события обыкновенно предшествуют великим пробуждениям общественного сознания. Так, даже крымская война, совершенно бес-плодная в политическом отношении, сильно, однако, повлияла на сознание нашего об-щества. Отрицательному результату этой войны соответствовал и отрицательный ха-рактер пробужденного ею сознания. Должно надеяться, что готовящаяся великая борь-ба послужит могущественным толчком для пробуждения положительного сознания русского народа. А до тех пор мы, имеющие несчастье принадлежать к русской интеллигенции, которая, вместо образа и подобия Божия все еще продолжает носить образ и подобие обезьяны,- мы должны же, наконец, увидеть свое жалкое по-ложение, должны постараться восстановить в себе русский народный характер, пере-стать творить себе кумира изо. всякой узкой ничтожной идейки, должны стать равно-душнее к ограниченным интересам этой жизни, свободно и разумно уверовать в дру-гую, высшую действительность. Конечно, эта вера не зависит от одного желания, но нельзя также думать, что она есть чистая случайность или падает прямо с неба. Эта вера есть необходимый результат внутреннего душевного процесса - процесса реши-тельного освобождения от той житейской дряни, которая наполняет наше сердце, и от той мнимо научной школьной дряни, которая выполняет нашу голову. Ибо отрицание низшего содержания есть тем самым утверждение высшего, и, изгоняя из своей, души ложных божков и кумиров, мы тем самым вводим в нее истинное Божество.

1877.

[Вл.С.Соловьев ]|[Библиотека «Вехи» ]
© 2004, Библиотека «Вехи»

Первая публикация в Интернете

Владимир Соловьев

Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории

Со включением краткой повести об антихристе и с приложениями

Посвящается ушедшим друзьям ранних лет

Николаю Михайловичу Лопатину и Александру Александровичу Соколову

ПРЕДИСЛОВИЕ

Есть ли зло только естественный недостаток, несовершенство, само собою исчезающее с ростом добра, или оно есть действительная сила, посредством соблазнов владеющая нашим миром, так что для успешной борьбы с нею нужно иметь точку опоры в ином порядке бытия? Этот жизненный вопрос может отчетливо исследоваться и решаться лишь в целой метафизической системе. Начав работать над этим для тех, кто способен и склонен к умозрению, я, однако, чувствовал, насколько вопрос о зле важен для всех. Около двух лет тому назад особая перемена в душевном настроении, о которой здесь нет надобности распространяться, вызвала во мне сильное и устойчивое желание осветить наглядным и общедоступным образом те главные стороны в вопросе о зле, которые должны затрагивать всякого. Долго я не находил удобной формы для исполнения своего замысла. Но весною 1899 года, за границей, разом сложился и в несколько дней написан первый разговор об этом предмете, а затем, по возвращении в Россию, написаны и два другие диалога. Так сама собою явилась эта словесная форма как простейшее выражение для того, что я хотел сказать. Этою формою случайного светского разговора уже достаточно ясно указывается, что здесь не нужно искать ни научно-философского исследования, ни религиозной проповеди. Моя задача здесь скорое апологетическая и полемическая: я хотел, насколько мог, ярко выставить связанные с вопросом о зле жизненные стороны христианской истины, на которые с разных сторон напускается туман, особенно в последнее время.

Много лет тому назад прочел я известие о новой религии, возникшей где-то в восточных губерниях. Эта религия, последователи которой назывались вертидырниками или дыромоляями , состояла в том, что, просверлив в каком-нибудь темном углу в стене избы дыру средней величины, эти люди прикладывали к ней губы и много раз настойчиво повторяли: «Изба моя, дыра моя, спаси меня!» Никогда еще, кажется, предмет богопочитания не достигал такой крайней степени упрощения. Но если обоготворение обыкновенной крестьянской избы и простого, человеческими руками сделанного отверстия в ее стене есть явное заблуждение, то должно сказать, что это было заблуждение правдивое: эти люди дико безумствовали, но никого не вводили в заблуждение; про избу они так и говорили: изба, и место, просверленное в ее стене, справедливо называли дырой.

Но религия дыромоляев скоро испытала «эволюцию» и подверглась «трансформации». И в новом своем виде она сохранила прежнюю слабость религиозной мысли и узость философских интересов, прежний приземистый реализм, но утратила прежнюю правдивость: своя изба получила теперь название «царства Божия на земле», а дыра стала называться «новым евангелием», и, что всего хуже, различие между этим мнимым евангелием и настоящим, различие совершенно такое же, как между просверленною в бревне дырой и живым и целым деревом, – это существенное различие новые евангелисты всячески старались и замолчать и заговорить.

Я, конечно, не утверждаю прямой исторической или «генетической» связи между первоначальною сектой дыромоляев и проповедью мнимого царства Божия и мнимого евангелия. Это и не важно для моего простого намерения: наглядно показать существенное тождество двух «учений» – с тем нравственным различием, которое я отметил. А тождество здесь – в чистой отрицательности и бессодержательности обоих «мировоззрений». Хотя «интеллигентные» дыромоляи и называют себя не дыромоляями, а христианами и проповедь свою называют евангелием, но христианство без Христа – и евангелие, то есть благая весть, без того блага, о котором стоило бы возвещать, именно без действительного воскресения в полноту блаженной жизни, – есть такое же пустое место, как и обыкновенная дыра, просверленная в крестьянской избе. Обо всем этом можно было бы и не говорить, если бы над рационалистическою дырой не ставилось поддельного христианского флага, соблазняющего и сбивающего с толку множество малых сих. Когда люди, думающие и потихоньку утверждающие, что Христос устарел, превзойден или что его вовсе не было, что это – миф, выдуманный апостолом Павлом, вместе с тем упорно продолжают называть себя «истинными христианами» и проповедь своего пустого места прикрывать переиначенными евангельскими словами, тут уже равнодушие и снисходительное пренебрежение более не у места: ввиду заражения нравственной атмосферы систематическою ложью общественная совесть громко требует, чтобы дурное дело было названо своим настоящим именем. Истинная задача полемики здесь – не опровержение мнимой религии, а обнаружение действительного обмана.

Этот обман не имеет извинения. Между мною как автором трех сочинений, запрещенных духовною цензурою, и этими издателями многих заграничных книг, брошюр и листков не может быть серьезного вопроса о внешних препятствиях для полной откровенности по этим предметам. Остающиеся у нас ограничения религиозной свободы – одна из самых больших для меня сердечных болей, потому что я вижу и чувствую, насколько все эти внешние стеснения вредны и тягостны не только для тех, кто им подвергается, но главным образом для христианского дела в России, а следовательно, для русского народа, а следовательно, и для русского государства.

Но никакое внешнее положение не может помешать убежденному и добросовестному человеку высказать до конца свое убеждение. Нельзя это сделать дома – можно за границей, да и кто же более проповедников мнимого евангелия пользуется этою возможностью, когда дело идет о прикладных вопросах политики и религии? А по главному, принципиальному вопросу для воздержания от неискренности и фальши не нужно и за границу ехать, ведь никакая русская цензура не требует заявлять такие убеждения, которых не имеешь, притворяться верящим в то, во что не веришь, любящим и чтущим то, что презираешь и ненавидишь. Чтобы держать себя добросовестно по отношению к известному историческому Лицу и Его делу, от проповедников пустоты требовалось в России только одно: умалчивать об этом Лице, «игнорировать» Его. Но какая странность! Эти люди не хотят пользоваться по этому предмету ни свободой молчания у себя дома, ни свободой слова за границей. И здесь, и там они предпочитают наружно примыкать к Христову Евангелию; и здесь, и там они не хотят ни прямо – решительным словом, ни косвенно – красноречивым умолчанием – правдиво показать свое настоящее отношение к Основателю христианства, именно что Он им совсем чужд, ни на что не нужен и составляет для них только помеху.

С их точки зрения, то, что они проповедуют, само по себе понятно, желательно и спасительно для всякого. Их «истина» держится сама на себе, и, если известное историческое лицо с нею согласно, тем лучше для него, но это никак еще не может дать ему значение высшего авторитета для них, особенно когда то же самое лицо говорило и делало много такого, что для них есть и «соблазн», и «безумие».

Если даже по немощи человеческой эти люди испытывают неодолимую потребность опереть свои убеждения кроме собственного «разума» на какой-нибудь исторический авторитет, то отчего бы им не поискать в истории другого, более для них подходящего? Да и есть такой давно готовый – основатель широко распространенной буддийской религии. Он ведь действительно проповедовал то, что им нужно: непротивление, бесстрастие, неделание, трезвость и т. д., и ему удалось даже без мученичества «сделать блестящую карьеру» для своей религии – священные книги буддистов действительно возвещают пустоту, и для полного их согласования с новою проповедью того же предмета потребовалось бы только детальное упрощение; напротив того, Священное Писание евреев и христиан наполнено и насквозь проникнуто положительным духовным содержанием, отрицающим и древнюю и новую пустоту, и, чтобы привязать ее проповедь к какому-нибудь евангельскому или пророческому изречению, необходимо всеми неправдами разорвать связь этого изречения и с целою книгой, и с ближайшим контекстом, – тогда как буддийские сутты дают сплошными массами подходящие поучения и легенды, и ничего нет в этих книгах по существу или по духу противного новой проповеди. Заменив для нее «галилейского раввина» отшельником из рода шакьев, мнимые христиане ничего действительного не потеряли бы, а выиграли бы нечто очень важное – по крайней мере на мой взгляд – возможность быть и при заблуждении добросовестно мыслящими и в некоторой мере последовательными. Но они этого не захотят…

«Три свидания» — поэма В.С. Соловьева. Произведение было создано 26—29 сентября 1898 г. и впервые опубликовано в журнале «Вестник Европы» (1898 г.. № 11). Сам Соловьев считал поэму «Три свидания» «маленькой автобиографией», где в «шутливых стихах» и под впечатлением «осеннего ветра и глухого леса» он воспроизвел «самое значительное» из того, что случилось с ним в жизни.

Поэма охватывает события, произошедшие с Соловьевым в 1862, 1875 и 1876 гг. последовательно в Москве, Лондоне и Египте, и посвящена описанию трех мистических видений философом образа Вечной Женственности, Софии. С этой поэмой и с личным мистическим опытом философа прямо связаны другие стихотворения софийной направленности: «Вся в лазури сегодня явилась...» (Каир, конец ноября 1875 г.), «У царицы моей есть высокий дворец...» (Каир, конец ноября 1875 — 6 марта 1876 г.), «Близко, далёко, не здесь и не там...» (Каир, конец ноября 1875 — 6 марта 1876 г.), « Das Ewig - Weibliche » («Вечная Женственность», 8-11 апреля 1898 г.) и др., а также философские и эстетические трактаты Соловьева (например, «Чтения о Богочеловечестве», 1878 г.).

Структурно поэма «Три свидания» Соловьева делится на вступление, три части, в которых Соловьев описывает три свои встречи с образом Вечной Женственности, и заключение. Первое свидание представлено кратко и является лишь эпизодом, который автор использует как поэтический прием введения своего героя и читателя в мистическую ситуацию. Любопытным художественным приемом здесь является параллельное развитие мотива «первой любви», которая оказывается неудачной и от которой Соловьев-ребенок (тут ему еще девять лет) отказывается, как и от всего житейского, ради своей неземной красавицы. Вторая часть, в которой упоминается о поездке уже взрослого Соловьева в Лондон, оказывается переходной и должна лишь мотивировать дальнейшие главные события. Третья часть, превышающая по объему первую и вторую вместе взятые, и передает особый мистический опыт поэта-философа (встреча ночью в пустыне рядом с Каиром с лучезарной Софией).

В поэме Соловьева София (которую, используя прием умолчания, поэт не называет по имени) предстает как творческая премудрость Бога, несущая в себе все первоидеи и первообразы мира. София — олицетворение женственного аспекта в Боге и в природе; она оказывается посредником между человеком и Богом и воплощает в себе всю красоту Бытия во всеединстве. Соприкосновение с вечно-женственным началом мира открывает герою поэмы первоосновы вечности, он разгадывает тайну первого всемирного дня, и в душу его входит смысл и содержание всего, что было, есть и будет до конца времен. В поэме «Три свидания» Соловьев творит свой собственный эсхатологический софийный миф о совершенном мире и человечестве. Н.А. Бердяев в книге «Русская идея», цитируя поэму Соловьева, отмечает, что «видение Софии есть видение красоты Божественного космоса, преображенного мира», т.е. связано с финальной драмой человечества, с концом мира. Задача поэта-философа в том, чтобы создать действующий миф о Софии, которая «здесь и сейчас», уже пришла, чтобы победить тьму в человеке. Соловьевская мифология Софии оказала глубокое влияние на поэзию символистов начала XX в. и особенно на А.А. Блока («Стихи о Прекрасной Даме»).

Три разговора ведут на заграничном курорте «пятеро русских »: Князь, Генерал, Политик, Дама и г-н Z. И, вроде бы, сюжет ясен. Князь - приверженец учения Льва Толстого; остальные персонажи оппонируют ему: Генерал - с точки зрения бытового христианства, Политик - с точки зрения либерального европеизма, г-н Z - с религиозной точки зрения, Дама участвует в разговоре как носитель искренней, эмоциональной позиции. Об этом пишет сам Соловьев в Предисловии, причем подробно. Так что для читателя смысл книги предстает как критика толстовства.

Разговор развертывается живо и затягивается на три дня. Хотя поставить художественный фильм по «Трем разговорам» вряд ли кто решится - слишком мало «драйва», чисто разговорный сюжет. В Первый разговор речь заходит о толстовской теории непротивления. Тезис Князя сводится к тому, что убийство - всегда зло, и потому оно абсолютно недопустимо для христианина. Спор вертится вокруг ситуации «на глазах моралиста бандит насилует ребенка; как быть?». Г-н Z заключает:

Г [ - н ] Z. Да ведь, по-вашему, разум и совесть говорят мне только обо мне самом да о злодее, и все дело, по-вашему, в том, чтобы я его как-нибудь пальцем не тронул. Ну а ведь по правде-то тут есть и третье лицо, и, кажется, самое главное, - жертва злого насилия, требующая моей помощи. Ее-то вы всегда забываете, ну а совесть-то говорит и о ней, и о ней прежде всего, и воля Божия тут в том, чтобы я спас эту жертву, по возможности щадя злодея;

А генерал рассказывает удивительный случай из своей практики, когда, по его мнению, убийство «из шести чистых, непорочных стальных орудий, самою добродетельною, благотворною картечью» было лучшим делом его жизни.

В третьем диалоге Соловьев акцентирует внимание на самом главном - отрицании Божества Христа и Его воскресения. И спорщики начинают подозревать, что отвержение этих вещей приводит к антихристу. Князь, стараясь скрыть раздражение, удаляется, и:

(Когда князь отошел от беседующих) г е н е р а л (смеясь, заметил). Знает кошка, чье мясо съела!

Д а м a. Как, вы думаете, что наш князь - антихрист?

Г е н е р а л. Ну, не лично, не он лично: далеко кулику до Петрова дня! А все-таки на той линии. Как еще и у Иоанна Богослова в писании сказано: вы слышали, детушки, что придет антихрист, а теперь много антихристов. Так вот из этих многих, из многих-то...

По возвращении, князь пытается оправдаться, но Z неумолимой логикой доказывает, что это самое настоящее антихристианство. Тут все решают, что хорошо бы увидеть собственно антихриста. И тогда г-н Z приносит рукопись некоего монаха Пансофия и зачитывает ее - это и есть знаменитая «Краткая повесть об антихристе», во время чтения которой князь снова сбегает.

Такова фабула, и, говоря о «Трех разговорах», обычно заключают, что мощная диалектика Соловьева побеждает - толстовство разгромлено в пух и прах. Несомненно, это так. Но все же до главного содержания книги мы еще не добрались.

Книга оказывается шкатулкой с двойным дном. За критикой толстовства прячется истинное содержание - расставание Соловьева с прежними кумирами и самыми заветными идеями.

Прежде всего, это расставание с «розовым христианством». Облом всех проектов вынудил Соловьева размышлять о силе зла. Характерен такой диалог:

«Г [ - н ] Z. То есть вы думаете, что стоит только добрым людям самим становиться еще добрее, чтобы злые теряли свою злобу, пока наконец не сделаются тоже добрыми?

Д а м a. Мне кажется, что так.

Г [ - н ] Z. Ну а вам известны какие-нибудь случаи, чтобы доброта доброго человека делала злого добрым или, по крайней мере, менее злым?

Д а м a. Нет, сказать правду, я таких случаев не видала и не слыхала...»

Так до последнего времени считал и сам Соловьев, и эта наивная вера лежала в основании его громадного здания христианского прогресса. И вдруг оказывается, что фундамент этого здания построен на песке.

Это расставание и с «теократией». Раньше Соловьев эту идею проповедовал буквально во всех своих значительных сочинениях. Даже в «Оправдании добра» он об этом пишет, правда, уже не с тем жаром. А вот в «Трех разговорах» об этом молчок. И более того, то царство, которое строит антихрист, подозрительным образом напоминает соловьевскую теократию, только без Христа. Что же касается церковного единства, то в своем Апокалипсисе, «Повести об антихристе», даже не объединение, а просто примирение Церквей совершается только после смерти антихриста.

Отброшено и филокатоличество - все основные Церкви участвуют в борьбе против антихриста. И, может быть, тут главная роль принадлежит Православию - старец Иоанн первый понял, кто пред ним, и предупредил всех возгласом «Детушки, антихрист! ». А тесное слияние с государством осуществляется именно антихристовой церковью, под началом мага Апполония.

Прощается Соловьев и с прогрессом, как мирским, так и христианским. Причем тут нам нужно остановиться на значении Второго разговора. Дело в том, что Второй разговор совершенно излишен для развенчания толстовства. Князь там практически не участвует, да и сам разговор не касается типичных для толстовства моральных проблем. Но зато с точки зрения саморазвенчания, этот разговор совершенно необходим. Тут Соловьев подводит черту под своим европеньичаньем. Недаром западно-ориентированный «Вестник Европы», в котором Соловьев печатал все свои последние крупные работы, публиковать «Три разговора» отказался (!). Солирующий в этом разговоре Политик - пародия на западников, которые к началу XX века стали либералами и проповедниками цивилизованного прогресса. Думается, что пассаж Соловьева в предисловии «но признаю относительную правду и за двумя первыми (политиком и генералом - Н.С.)» нельзя принимать за чистую монету. Политик получился у Соловьева столь не импонирующим, что надо признать этот образ тем случаем, когда художественная правда победила первоначальный замысел. Всю многословную болтовню Политика удачно резюмирует Дама:

«Вы ведь хотели сказать, что времена переменились, что прежде был Бог и война, а теперь вместо Бога культура и мир».

А господин Z легко ее развенчивает:

«Г [ - н ] Z. Во всяком случае бесспорно, что растет плюс, растет и минус, а в результате получается что-то близкое к нулю. Это насчет болезней. Ну а касательно смерти, кажется, кроме нуля, ничего и не было в культурном прогрессе.

П о л и т и к. Да разве культурный прогресс ставит себе такие задачи, как уничтожение смерти?

Г [ - н ] Z. Знаю, что не ставит, но ведь потому и его самого очень высоко ставить нельзя» .

Заметим, что Политик озвучивает еще одно очень важное для Соловьева расставание - с иллюзиями об осуществимости христианства в политике и вообще в социуме. Политик - реалист. Он не требует исполнения заповедей в международных отношениях, и теперешний Соловьев эту сторону в Политике принимает, хотя и понимает, что это не христианство, как бы склоняясь с евангельским: «сыны века сего догадливее сынов света в своем роде » (Лк.16,8).

Но нужно особо отметить, что ни всеединство, ни богочеловечество тотальному отрицанию не подверглись. Хотя подверглись определенной ревизии. Точнее, всеединство перестало восприниматься Соловьевым как осуществляемое в истории. Или иначе: у Соловьева изменились представления о метаистории: конечной точкой, целью истории стало не торжество всеединства, а эсхатологический переход мира в новое состояние, о котором Соловьев ничего не успел сказать. А радужное богочеловечество вдруг обогатилось возможностью «дьяволочеловечества», воплощение коего философ узрел в антихристе.

А София? В конце «Повести об антихристе» на небе появляется «жена, облеченная в солнце, и на главе ее венец из двенадцати звезд » - в точности по Откровению ап. Иоанна (Отк.12,1). Но Соловьев не мог не знать, что в православной традиции этот образ прочно связывается с Богородицей. Нет ли тут расставания с мучительно-навязчивой Софией и обращения к светлому и кроткому образу Богоматери? Кто знает…

Разговор о «Трех разговорах» мы еще продолжим.

Николай Сомин